Liebe deinen feind (Возлюби врага своего)

Прожив с дедом и Марией почти полгода под одной крышей, мне было дозволено питаться с ними из одной тарелки, сидя за одним столом. Поужинав, я вышел с дедом на крыльцо, где в последнем отблеске заходящего солнца мы, скрутив из самосада самокрутки, закурили, пуская клубы ароматного дыма. Мария в это время суетилась в сарае, позвякивая ведром, и ничего не предвещало беды.

Вдруг из леса появились три человеческие фигуры. Судя по походке, это были военные. Они шли, озираясь по сторонам, выискивая в округе потенциальную опасность для себя. Я, не желая искушать свою судьбу, скользнул за хату и спрятался в густом бурьяне.

В вечерних сумерках было абсолютно незаметно, как я скрылся буквально перед их носом. Лежа в зарослях, я отчетливо видел, как к деду, сидящему на крыльце, подошли трое. Судя по униформе, один из них был похож на русского полицая, призванного вермахтом для наведения порядка на оккупированной территории. Двое других были одеты в наши военные маскхалаты «цейтбан 34». У всех трех на шее висели наши автоматы МП. По их разговору с дедом я понял, что это блудные окруженцы, бежавшие из русского котла. Голод гнал их к людям в надежде, что они смогут удовлетворить его любой ценой.

Полицай, угрожая автоматом, требовал у деда хлеб и другие продукты, а в это время двое других стояли в стороне, разговаривая между собой. Прислушавшись, я услышал родную немецкую речь, и мое сердце странно затрепыхалось в груди, предчувствуя беду. Голодные немецкие солдаты, привыкшие к смерти, фактически не имели тормозов и могли в любую минуту пустить в ход оружие.

Я не мог оставить деда и Марию один на один с этими волками и со своей судьбой. Я, словно змея, скользнул в траву и пополз к сараю, чтобы предупредить девчонку о грозящей нам смертельной опасности. Сливаясь с высокой травой, я подполз к самым воротам сарая и встал за углом, сняв висящую косу. Вероятно, в тот момент полицай и услышал, как в сарае Мария доит корову. Звук струи молока, падающего на дно пустого ведра, привлек его внимание и он, обернувшись к своим спутникам, на ломаном русском сказал:

— О, господа, я чувствую, что у нас будет молоко! Идите в дом, я сейчас вернусь!

Полицай снял со своей шеи автомат и, взяв его в руки, перевел в готовность. Все мое тело в тот миг напряглось, как перед прыжком во вражеский блиндаж. Я своим подсознанием чувствовал, что от этих людей, озверевших от голода и постоянного чувства опасности, можно было ожидать самого непредсказуемого.

Из-за угла сарая я услышал, как испугавшись, вскрикнула Мария. Её дрожащий голос говорил о жутком страхе, который овладел ей при виде вооруженного незнакомца. Все мои мышцы налились энергией, и я даже почувствовал, как по ним прокатилась теплая волна адреналина.

— Ну что, сучка драная, коровку за сиськи дергаешь!? А может, и меня тоже подергаешь? Я вижу у тебя это очень ловко получается! — сказал полицай, приставая к Марии.

В щель сарая я видел, как при свете керосиновой лампы её лицо исказилось от ужаса, пронизавшего её. Полицай приподнял её с лавки и, повернув к себе лицом, разорвал на ней одежду, оголив девичью грудь. Он страстно впился в её соски своими заросшими щетиной губами, и тут же повалил на сено. Я видел, как его грязные руки стали задирать подол её платья, стараясь обнажить природное девичье естество. Мария изо всех сил старалась вырваться из рук этого бородатого мужлана, но её силы с каждой минутой таяли, предоставляя полицаю все больше и больше возможностей в достижении своей цели.

В тот момент, когда он, держа её одной рукой за горло, а другой, стараясь расстегнуть штаны, чтобы вытащить свой детородный орган, я тихо подошел сзади…

Со всего размаху я ударил его косой прямо по шее. Голова полицая покатилась по сараю, словно футбольный мяч, обильно окропив кровью лицо Марии. Его тело без головы вскочило на ноги и, клокоча фонтанами крови, сделало несколько шагов. И тут же рухнуло в навоз, дёргаясь в смертной агонии.

Мария хотела было заорать, видя всю эту ужасную кровавую картину, но я прыгнул на неё, прикрыв ее рот своей ладонью. Полные ужаса и нечеловеческого страха глаза Марии смотрели на меня в полном непонимании. Все её тело и лицо были в скользкой крови русского полицая, и это ощущение создавало в моем организме не только прилив бойцовского куража, но и чувство омерзения к своим соотечественникам. Я видел перед собой не людей, я видел диких и страшных зверей, которым были неведомы никакие человеческие чувства.

Придя в себя, девчонка заплакала и, повернувшись на бок, уткнулась в сено, глубоко вздыхая и плача. Она рыдала и от этого все её тело сильно вздрагивало. От ярости и невиданного гнева я сказал вслух, забыв все русские слова:

— Тихо, тихо, моя девочка! Я им сейчас устрою войну!

Обыскав труп полицая, я изъял у него все оружие. Впервые за долгие месяцы я владел оружием против людей. Я, словно приведение, скользнул на улицу.