Лига выдающихся декадентов

— Ну и пошляки же были эти ваши древние греки, — процедил Вольский. Выглянул в окно: внизу толпа ещё приросла.

Не отрывая любовного взгляда от монеты, Василий Васильевич поинтересовался:

— Там, в передней… Ещё ждут?

— Барышня в калошах, — подтвердил меньшевик.

— Второй час, — вздохнул писатель, укладывая драгоценный кругляш в шкатулку. — Обратили внимание, какая у ней книга увесистая? Предисловие выпрашивать будет, — голос у него дрогнул. — На днях старушка заявилась. С брошюрой собственного сочинения. И кто, вы думаете, такая? Молоховец!

Вольский наморщил лоб:

— Повариха? Второй том «Подарка молодым хозяйкам» настрочила?

— Если бы. Толкования пророчеств, озаглавленные «Якорь спасения».

Влетела с подносиком экономка и сварливо объявила:

— Полугар для полубарина!.. Ох, чего ляпнула, типун глупой бабе на язык.

«Приживальщиком назвала», подумал Вольский. Опрокинув стопку в рот, выдохнул:

— Отменно, Домна Васильевна. А закусить отчего не предусмотрели? Только не как в прошлый раз, с усатым существом…

— Ах, какое, право слово, существо, — так, побегушечка! — с напускной весёлостью тараторила экономка.

Розанов подмигнул ей:

— Принесите пряничек.

Та мигом обернулась и поставила блюдечко с расколотым пряником.

— Вы кушайте, кушайте! Как вам?

— Вкусно, — пробубнил Вольский с полным ртом. — Только мышами пахнет.

— Фантазёр, — упрекнул благодушно Розанов и снова заработал щёточкой.

Вольский заметил:

— Тут на глазури будто письмена, — и начал увлечённо восстанавливать мозаику пряника. — «Чьи-че-рин». Вместо буквы «и» отчего-то знак восклицания.

— Вам попался автограф пиита, который пряник прислал. Собственно, «поэзу» вы уже поглотили. Отчего вы перестали кушать?

Вольский прокашлялся и приступил к рутине.

— Василий Васильевич, одолжите денег.

— А на что вам? — опасливо спросил Розанов. — Верно, на кокоток?

— Ну что вы, Василий Васильевич! Хочу вызвать горничную, чтоб в комнате убралась.

— Какая удача! — Василий Васильевич взмахнул щёткой так, что разлетелись мыльные брызги. — Вы, когда кончите, конечно, сразу отошлёте её в мой кабинет? От чистки монет сами видите, какая развелась слякоть. Надобно промокну́ть.

— Сомневаюсь, что сие возможно, — сказал после небольшой заминки меньшевик.

Розанов задумался, побарабанил пальцами по подоконнику.

— Вы ведь женаты, Коля?

— Да вам же известно. Супруга лечится на водах. Третий год. Оттого порой приходится брать прислугу в помощь по дому. А почему вы вдруг?..

— Так, просто.

Василий Васильевич задержал руку над выложенными на тряпицу щетками, выбирая между инструментом с козлиным волосом и свиной щетиной.

— Поверхности запылились. Поймите, Коля, мебельный гарнитур требует полировки с воском.

— У вас мебель трухлявая! — бросил Вольский. — Того и гляди, рассыплется. Лучше её вовсе не трогать.

Розанов сказал убеждённо:

— Именно поэтому, Коля, за ней нужна забота особенного рода.

— Знаете, Василий Васильевич, — решительно сказал меньшевик, — на две уборки подряд не всякая горничная согласится.

— Мы ей чаю дадим, — беззаботно предложил Розанов. — И к нему утешеньице: грушёвое варенье.

Вольский отчего-то заупрямился.

В наступившей тишине стали хорошо различимы доносящиеся с улицы свистки и выклики.

Розанов вдруг отложил щётку и, пристально взглянув на меньшевика, вымолвил:

— Погубят вас грехи, Коля.

— А вас, Василий Васильевич, добродетели, — насупившись, отозвался меньшевик.

Розанов извлёк из полотняного мешочка купленный по бросовой цене римский асс, заросший зеленью окислов до неузнаваемости, и сердито тёр, пока медь не засияла. Определив монету в шкатулку, спросил:

— Позволите хотя бы в замочную скважину оценить, насколько ловка ваша горничная в уборке?

— Нет, не позволю, — отрезал Вольский. — Придётся вам собственноручно свои поверхности протирать. Да и Варвара Дмитриевна рассердится, коли посторонняя женщина на них посягнёт.

— Отчего Вареньке сердиться? — удивился Розанов. — Радоваться станет.

— А вы спросите её, рассердится или как.

— Зачем Варю беспокоить, пусть отдыхает, — махнул рукой писатель.

Василий Васильевич усердно склонялся над стойкой окисью и, как будто забыв обо всём, начал напевать:

— «Я еду пьяная и очень бледная…» Тьфу, экая пакость прилипла. Денег я вам не дам, — он вдруг поднял глаза на Вольского. — Пора вам уже отвыкнуть от социалистического легкомыслия в обращении с чужими капиталами.

* * *

Боря Бугаев спешил по своим поэтическим делам, когда идущий навстречу субъект в опорках и рединготе столкнул его с тротуара.

— Что вы всё время ходите? — завопил Боря вслед. — Который раз толкаете!

Субъект остановился и со злостью ответил:

— Хожу не чаще других! Витать во облацех должен? Вас, такого хилого, все задевают, а отвечай — я один? — Казалось, сейчас он начнёт метать искры, но, смерив яростным взглядом Борю, он вдруг сунул ему руку: — Тиняков. Проследуем в рюмочную?

Бугаев решил, что в этот раз наблюдение закатов может подождать.