«А может, все правильно. Зачем няньки? Ведь отец учился и кормился и заботился о себе сам. Родители жили бедно. Шестеро детей. Один из них во чтобы то ни стало хотел учиться. Он запасал на житье себе летом, ловил петлей рябчиков, приносил домой в мешке. Общипывал и солил в бочонок. Зимой мать жарила соленых рябчиков, стряпала и морозила пельмени и он увозил в мешке с собой в город, в общежитие института. Кормился этим, подрабатывая ночами… Теперь директор».
Владька тихонько, опасливо вывел мотоцикл и повел его к дороге, по еще твердой снежной лыжне, прижимаясь к тени соснового леса.
Андрей приехал днем. Дома никого не оказалось. Поставил у двери чемодан, повесил на ручку двери сумку с подарками и, взяв в обе руки несколько самых крупных апельсинов, пошел к тете Наташе за ключом.
Тетя Наташа два раза в неделю убирала в их квартире. Жила она с дочкой и внучкой на первом этаже в маленькой квартирке. Дочь работала стрелочницей, была робкой и безвольной, сходилась и расходилась с мужем в дни ее получки.
Тетя Наташа получала небольшую пенсию, потому что всю жизнь работала в колхозе, и только 10 лет на заводе, — уборщицей. Теперь же ей приходились подрабатывать — мыла подъезды и убирала в квартире Кедриных. Она полностью содержала на свои доходы шестилетнюю внучку Настеньку, потому что не хотела унижаться и получать алименты с зятя.
Увидев Андрея, она засуетилась:
— Слава те, господи, Андрюша приехал! Настенька, беги посмотри на него — какой сокол! Гостинчик тебе привез с юга. Раздевайся. Чай пить будем.
— Спасибо, тетя Наташа. Как у нас дома?
— Дак что у вас дома? У вас — не у нас — все хорошо. Отцу бы вот жениться надо, а то днюет и ночует на заводе. Владик все мотается — где-то паруса ставит. А дома все пленки крутит, как от мартовских котов, спасу нет… Соне вот моей все не находится человек хороший — нет нашему брату счастья. Мучится с этим Мишкой, град бы ему на голову, прости, господи.
Андрей стал играть с Настенькой, представляя себе ее мать Соню, маленькую женщину, с несмелыми серыми глазами, которой был нужен человек хороший.
«А кому не нужен человек хороший? Мне тоже нужен. Все… — решил он. — Немедленно звоню Ольге».
И пока играл с девочкой, все вспоминал, как ехал сюда и думал об Ольге, и сейчас, пока говорил с тетей Наташей, все думал о ней и о том, почему она не писала ему писем, и о том, что он сейчас позвонит ей, она приедет и все будет решено, выяснено — хватит мучиться скрытой от людей, от отца, тяготившей их обоих теперь близостью.
— Я пойду, тетя Наташа, — сказал он.
— Устал ты видать с дороги, Андрюша? Иль похудел так? Щеки ввалились, да и глаза неспокойные… Поди влюбился там? А ты не горюй… Девок во-он сколько! Вечером все улицы запружены. Да и девки-то — госпо-ди-и!.. Челки, шпильки, коленки голые, глазищи крашеные… Ну, иди, иди… Вот ключ… А то бы попил с нами чайку?
— Спасибо. Я в магазин еще схожу. А то соберемся вечером и поесть нечего.
— Жену бы тебе покладистую, да добрую, — вздохнула тетя Наташа.
В квартире сквозит. Форточки, балкон открыты. В зале, на полированном столе, в молочной бутылке вербы — явно подарок братишки. Заглянул в свою комнату — тоже вербы.
Распаковал чемодан, разложил подарки — нейлоновые рубашки и германские плавки, а игристое Цимлянское, любимое вино отца, поставил в холодильник. Выкупался, сходил в магазин и купил курицу, поставил варить. И, наконец, подошел к телефону, набрал номер.
— Оля, это я, здравствуй!..
— Кто это?
— Этого мне только не хватало — ехать три тысячи, чтоб меня не узнали. Скажи мне ласково — с приездом!.. Просто с приездом и ласково. Не хочешь? Ну, что ж, хорошо… Потом выясним причины… Вот что, Ольгия, у тебя найдется время взять такси и прикатить ко мне? Не хочешь? Чудесно! Подожди, не бросай трубку… Или ты приедешь сию минуту, или я никогда не знал тебя. Все… — Андрей положил трубку и потянулся за сигаретой. Пальцы дрожали.
— Дура, набитая! — сказал он. — Ах, дура! — Пошел на кухню, выпил холодной воды из под крана. Он со злостью вспомнил те ночи в чужом городе, одинокие и печальные с думами о ней.
Теперь он был убежден, что она приедет — слишком многое их связывало с той майской вечеринки, устроенной его друзьями у озера три года назад.
Она нравилась ему, и он собрался жениться. А потом, узнав, что у них мог быть ребенок и что его не будет, не стало — обиделся. Она сказала, что с первого дня не верила ему, избалованному вниманием девчонок из-за папы директора, из-за машины, что виновата во всем сама и случившееся с ней никто не вправе решать, кроме нее. Ребенок мешал бы учиться, но, пожалуй, самое главное, ее пугал ярлык — мать-одиночка. Он не сдержался, ударил Ольгу, накричал:
— А меня ты спросила? Меня, отца этого ребенка?.. Я тебе что?.. Ты, не соизволила даже сказать мне…
— А ты не соизволил даже заметить…