Он хлопнул дверью, ушел. Полгода не видел ее — крепился. Пришла сама к нему, первой. Сказала, что не может без него, и это было правдой, но обоим не принесло радости, и после ссорились и вновь мирились. Было что-то недосказанное в их отношениях, отчего оба устали.
Когда он уехал на южный завод на практику, она не отвечала ему на письма, она вообще за эти три года знакомства не написала ему ни одного письма.
Андрей разозлился, решил сказать ей сегодня, что все… Пора бросить и не трепать друг другу нервы, а заняться делом. Скоро защитит диплом и, вероятно, уедет куда-нибудь. Не работать же у отца под крылом. Жизнь любит в человеке самостоятельность и волю.
Курица варилась, бульон выбрызгивался. Андрей почистил картошку, опустил. И когда она сварилась, стал искать специи, нашел в столе лавровый лист, но ни одной луковицы. Попросил у тети Наташи. Порезал, опустил в кастрюлю. Посмотрел на часы — полчаса, как позвонил Ольге. Могла бы уже приехать?
Время будто остановилось. Помыл апельсины, сложил в вазу и поставил на стол. «Включу магнитофон».
Только включил — звонок. Открыл дверь — она.
В пальто горчичного цвета, такой же берет в руке. Волосы под красное дерево. «Это уже прогресс, — заметил Андрей. — Красить кинулась». Вместо обычной скошенной челки — прямой ряд и узел на затылке. Голубые насмешливые глаза в упор на него.
— А ты хорошеешь… — нашелся он. — Проходи. Давай пальто.
Молча сняла пальто, сама повесила, прошла и села в кресло.
— Ну, здравствуй! О чем будем говорить? — спросила она.
Он смотрел на нее — голубое, новое платье, под цвет глаз, красноватые волосы, в движении, в наклоне головы — царственная величавость.
— Обнять тебя можно?
— Ради этого не стоило ехать двадцать километров мне и три тысячи тебе.
— Верно. Угощайся апельсинами… У меня там курица варится. Жду отца. — В растерянности сел на ручку кресла.
— Так и будем молчать?
— Что ж, можно, — усмехнулась она.
— Оля, не злись. Давай спокойно.
— Я за этим и приехала… Чтоб спокойно…
— Почему не отвечала ни на одно письмо?
— Не считала нужным.
— А, зря, — встал, обхватив себя руками, заходил по комнате, вокруг стола. — Мы ж родные…
— Ты самоуверен.
— Нет.
— Знаешь, Андрей, я тебе нужна только на один день. Я устала, — горько сказала она, — нам надо разойтись и никогда больше не встречаться.
— Не плохая идея, но меня она не устраивает.
— А меня устраивает… Я не хочу тайных встреч, ночей, украденных у себя же. Я не хочу, чтобы вслед мне шушукались какие-то расхристанные девки…
— А знаешь, что? Давай-ка поженимся!
— Это надо было сказать три года назад. А сейчас ты мне не нужен. — Она встала и выключила магнитофон. Он подошел к ней сзади, повернул к себе и обнял.
— Я люблю тебя… Я очень тосковал там…
— Ты идиот, — чуть внятно шептала она и била маленьким кулачком по его плечу…
Кедрин ехал в листопрокатный цех. Там его уже ждали. Треснула дымовая труба закалочной печи. Надо срочно принимать меры. Если упадет, выведет из строя сразу два цеха. И, самое главное, вокруг работают люди.
Кедрин глянул в ветровое окно, заметил, что на высоковольтку у электросталеплавильного цеха опять прилетели грачи. Орут. Вьют гнезда. Что они нашли в этом дыме и копоти? Чем питаются?
Завод все строится. Громадина. Уже целый комбинат. Идут со смены люди. Идут потоком. А когда-то было четыре человека: Суздалев, Кедрин, шофер и секретарша.
Совещание затянулось. Главный прокатчик растерялся и развел руками:
— Антон Владимирович, я не беру на себя ответственность. Что делать?
— Я тоже не решаюсь, — набрался храбрости сообщить начальник листопрокатного цеха.
— А давайте от трубы до трубы натянем трос-канат, подвесим люльку, и верхолазы разломают… — предложили ремонтники.
— Нет. Опасно, — отклонил начальник отдела техники безопасности.
— А что скажут виновники? — обратился Кедрин к управляющему Союзтеплостроем.
— Виновники будут наказаны. Но… как обрушить? Тут уж я… — этот высокий седой мужчина с мужественным обветренным лицом тоже развел руками и сел.
Теплостроевцы при кладке трубы неправильно сделали изоляцию. От нагревания кладку разорвало. Кедрин стал звонить в Главк.
— Видите ли, товарищ Кедрин, — сказали ему…
Кедрин дослушал и положил трубку… «Ну и положеньице», — подумал он. — Все боятся ответственности».
— Вот что, товарищи, — он медленно оглядел всех, откинулся на спинку кресла. — Минутку… Товарищ Ключин, немедленно свяжитесь с управлением промвзрыва, доложите и пригласите сюда начальника управления… Хотя оставьте. Я свяжусь сам. Так вот, товарищи, будем взрывать. Немедленно сюда лес. Все, что можно обгородить щитами. Делаем взрыв и одновременно рывок тросами… Да, да, тракторы… И уронить ее надо между цехами. Запретить всякие работы вблизи трубы. Закалочную печь перевести на принудительную тягу с временной трубой. Начальником штаба по обрушению трубы назначаю начальника цеха ремонта металлургических печей. Все. Выполняйте. Приказ напишу.
В минуты быстрых решений Кедрин оживлялся, а потом снова уставал, чувствовал себя опустошенным, но старался, чтобы этого не замечали.