Лик Архистратига

— Да и я тоже хорош, — корил себя Иван Кузьмич. — Чем мы лучше французов? Москва давно уже Москвабадом зовётся. Съехались в наш «Ноев Ковчег» неруси, то есть, такие же твари да не по паре, а целыми воровскими и бандитскими семьями. Живём на этой планете, как пауки в банке. Зачем же создан этот мир? Для того чтобы человеки время от времени огнём себя очищали? Есть человек — есть проблема, а нет человека — туда ему и дорога…

Окурок поднял голову, мутным взглядом окинул сопровождающих повозку закованных в броню латников. Чуть вдалеке от дороги кучковались прижимающиеся к сложенным из сланца домам пригорода местные жители, многие из которых специально высыпали из домов в рваном тряпье, не мытые, не чёсанные, чтобы полюбопытствовать на подготовленного к испытанию священным огнём чернокожего сатаниста. Поглазеть — ладно, все сбегаются. А кто-нибудь задавал себе вопрос: зачем Богу такие человеческие искушения? Ведь недаром было Сыном Божьим сказано: не убий! Всяк человек забывает шестую заповедь Господа нашего, и запрещённое убийство становится для него сначала зрелищем, а потом незаменимым смыслом жизни.

Ответить можно на этот вопрос очень даже по-человечески: искушения Богу нужны затем, что душа наша, её Божественное начало, её огонь может развиваться и возрастать только в физическом теле. Коль тело не мучить, не истязать его, то душа возрастать не начнёт. Просто будет дремать, но не будет развиваться. Для развития нужна жизнь насыщенная рогатками, препятствиями и прочей фурнитурой существования человека. В человеке начинает бушевать очищенный огонь, ради которого все и соглашаются на земную жизнь. Только люди, сжигающие друг друга внешним огнём, не очищают, просто уничтожают самих себя. Ведь известны слова Божьи: «Я есмь огонь внутри себя, огонь служит Мне пищей, и в нём Моя жизнь». А человек — создание Божье — просто обязан быть похож на своего Создателя.

Колёса повозки застучали по булыжной мостовой. Иван Кузьмич снова поднял голову. Народу на улице прибавилось. Мальчишки то и дело показывали пальцами, бегали вокруг телеги, пока кто-нибудь из латников не давал шлепка подвернувшемуся пацанёнку кольчужной рукавицей. Но мальчишек подзатыльники не останавливали. Каждый из них предвкушал будущее аппетитное зрелище, когда смрадный дух поджаренной человечины разнесётся по центральной площади, а затем по самым дальним закоулкам вольного города. Толи радость для людей! Толи праздник для всего города!

Пока повозка тащилась узкой городской улочкой, гвалт голосов стоял неумолчный, но как только телега въехала на площадь, неустанно заполняемую народом, перебранки поубавилось, а собравшиеся на зрелище хозяюшки шёпотом делились друг с другом своими соображениями. В результате то тут, то там бледным огоньком вспыхивала фраза: «Дьявол! Дьявола поймали! Гляньте, все черти адские рождаются в таких синих шкурах».

Латники неспешно вынули пленника из клети и волоком потащили к свежесколоченному эшафоту, в центре которого высился столб. Примотав серокожего верёвками к столбу, латники выстроились на площади по углам помоста для охраны, потеснив выстроившихся в каре лучников. А те в свою очередь потеснили сгрудившийся у лобного места народ.

На деревянный помост влезли два помощника палача или сами палачи, которые усиленно занялись выкладыванием дров вокруг приговорённого. Окурку на это было ровным счётом наплевать, благо смерти он никогда не боялся. Его мучила другая важная мысль: что если всё натурально? что если подожгут? что если возвратиться назад в Гохран он уже не сможет? что если лимит жизни исчерпан? что если Страшный суд? Ведь били же нехристи, пытали всю ночь так, что красивая синяя кожа от избиений посерела, стала похожа на дорожную грязь! Эти ночные общения с Великой инквизицией даром для Окурка всё-таки не прошли, но как ни странно, упадничества не было. Ведь ясно как день, маске нужно сломать его, раздавить, распотрошить, показать, кто во все века был на земле хозяином. И никак это на тормозах уже не спустишь, не договоришься с разгулявшимися христианами. Вон, на помост уже глашатай с монахом забираются. Монах — это понятно, сейчас исповедовать полезет, а глашатай, верно, приговор суда зачитывать станет. Только ни суда, ни прокурора с адвокатом не было. Не завелись пока в этом государстве судейские исполнители. Раз попался, значит, виноват и достоин казни!

Поленница из дров выросла уже до пояса, когда один из печников предложил лёгкую смерть, то есть незаметно и быстро удавить всего лишь за пять денье или потраву дать, только уже за десять денье, но у Ефрема ничего не было. Даже своего тела, которому никакого выбора не осталось, как мужественно принять пламя онгона. Окурку так стало себя жалко, что из огромных глаз пролились несколько самых настоящих слезинок к откровенному удивлению всех, следящих за приготовлениями к казни.