Лик полуночи

Я не хочу видеть. Я не могу. Я этого не выдержу. Не заставляй меня снова смотреть на это. Я не могу.

Она на мгновение замолчала, всхлипнув. Смутилась, встряхнулась и снова запела.

И потом она услышала это в первый раз – глубокое раскатистое рычание. Страшный дикий звук. По ее телу сначала пробежала дрожь, и лишь потом ее разум отметил, что она слышит этот рев.

– Крона! – жутко закричал папа.

Она повернулась – быстро и одновременно медленно, как ей показалось – к открытой двери.

Глухой удар, лязг!

И отец рухнул под горой похожей на шерстяные перья, одна его половина оказалась в доме, вторая – за порогом. Он извивался, пинался и махал кулаками, но навалившаяся на него куча просто прижала его и давила – вниз, вниз, вниз…

В воздухе резко запахло гнилью.

– Крона! – снова закричал он. – Пистолет! Мой пистолет!

Его лицо резко вывернулось в ее сторону, и в этот момент гигантская когтистая лапа опустилась на его голову. В отчаянии он выдернул одну руку из-под твари и протянул к ней, раскрыв ладонь.

– Мой пистолет!

И тогда это гора из шерстяных перьев повернулась – челюсти, морда и взгляд – все сконцентрировалось на ней. На папин висок капала тошнотворно зеленая слизь. А тварь не сводила глаз с Кроны, буравя взглядом.

Она застыла. Тело стало чужим.

И тогда она закричала.

Крик был долгим – непрерывным, на одной ноте. Казалось, что она будет кричать вечно и крик, вырываясь из нее, будет жить в окружающем пространстве, заполняя воздух абсолютным неподдельным ужасом, настолько сильным, что ей одновременно казалось, что ее руки и ноги сделаны из камня и при этом расплетаются, как шпагат. Она не могла двинуться, не могла перестать кричать и вообще ничего не могла.

– Кро… – вырвался из папы последний крик и тут же умер, как и папа.

Монстр оторвал взгляд от Кроны и занялся ее отцом. Его массивные челюсти сомкнулись на горле, отделив голову от позвоночника, сжали трахею и потянули ее вверх.

И тут к крику Кроны присоединился еще один. В дом вбежала Де-Лия – как раз вовремя, чтобы увидеть весь этот кровавый кошмар. Но ее крик звучал не как бессловесный вопль, полный первобытного страха, как у Кроны. Нет. Это был крик боли. Крик отчаяния. Крик горя.

– Мимулюююююсяяяя!

Руками Де-Лия схватилась за голову – сжимала виски, давила на них, как давила на папину голову ступня с подушечками. Ее лицо исказилось такой болью, которой Крона не видела нигде и никогда. Это боль была даже больше, чем боль папы, когда его рвали на части. На лице папы было больше удивления, чем боли.

А потом Де-Лия увидела пятизарядник. Крона внезапно замолчала, сдерживая крик. В воздухе стоял запах желчи и крови. Старшая сестра Хирват решительно прошла к кухонному столу, легко взяла в руку пистолет. Направила его на монстра, почти не дрогнув, хотя по лицу текли слезы.

– Прости меня! – крикнула она, нажимая на курок.

* * *

Кроне хотелось умереть. Быстро. Как папа. Но не так, как папа. Ей хотелось умереть совсем по-другому.

Это слово… Мимулюся. Она совсем забыла, что Де-Лия в тот день сказала именно это слово. Даже когда Гэтвуд произнес его в погребе, она подумала, что это просто код управления, секретное слово, которым вряд ли смогут воспользоваться ничего не подозревающие свидетели.

Но какое оно имело значение? И что вообще имело значение?

– Убей меня, – простонала она.

Она хотела умереть. Она сама себя убьет, если этого не сделает Де-Лия.

Де-Лия не двинулась с места. Крона смутно чувствовала свою сестру, но была уверена, что та не двинулась.

Ты можешь воспользоваться аннигилом, сказала она себе. Урони банку с колен на пол. Пусть разобьется. Это будет подобающей смертью. Папа умер, потому что ты не смогла протянуть ему пистолет. Потому что ты была слишком напугана. Так умри теперь в пасти варга. В качестве надлежащего покаяния.

Но, Де-Лия…

А что Де-Лия? Будет лучше, если вы обе умрете. Лучше покончить с такой жизнью, чем жить, так страдая. Тебе больше никогда не придется вспоминать, как ты убила своего отца.

Но, Мелани…

Что-то в ней шевельнулось. Это что-то не было связано с трагедией или отчаянием. Страхом и ненавистью к себе.

Она была нужна людям. Людям, которые без нее умрут.

Вот и пусть…

Нет!

Она подавила призывающий к смерти голос.