Лик полуночи

Она подошла к продавцу, сняла шлем и перчатки, сунула их под мышку. Мужчина при ее приближении застыл, выпрямил спину и не знал, куда деть свои руки. Он встревоженно приподнял выщипанные брови с пирсингом и лишь потом спросил, чего она желает. У него был легкий акцент – лишь намек на то, что он издалека, из Ксиопара. За его «прилавком» находились три больших котла и открытая яма с огнем, а среди углей стояли блюда из красной глины.

Она попросила большую кружку чая, которую он зачерпнул из одного котла ковшом с плотным фильтром двойного процеживания, и порцию таджина. Сначала он не захотел брать с нее плату – государство требовало, чтобы граждане, несмотря ни на что, предоставляли членам констебулярии еду, но она настояла, и в конце концов он принял ее диски времени. Она взяла еду, присела у основания высокого дуба и поела, сидя в тени, держа еду на коленях. И чай, и курица напомнили ей детство и мамину стряпню. Раньше ксиопарские блюда были основными в доме Хирватов, но теперь стали редкостью. К сожалению, ни Крона, ни Де-Лия не владели сковородой, а Асель не хотела учить их сверх того, что им было необходимо, чтобы не умереть с голоду. Крона понимала, что еда слишком напоминает Асель о папе – еда с родины всегда была его любимой.

Во время еды Крона смотрела на продавца, удивляясь, почему он сделал пирсинг. Боги запрещали членовредительство, и по закону она могла предъявить ему обвинения. Если бы у него имелось больше одного шрама от добровольно нанесенных ран, наказание могло бы быть довольно суровым.

В Ксиопаре таких законов не было.

Мимо прошел уличный артист, волоча ноги по невысокой траве бульвара, с кожаным чемоданом в руке и фиолетовым шарфом, туго обмотанным вокруг головы. Концы шарфа свешивались через плечо. Он расположился в нескольких ярдах от места ее обеда, вытащил из футляра ярко изогнутый рог и воткнул в землю железный кол, на который наколол ноты.

Несколько неприятных минут он настраивал инструмент, и Кроне захотелось бежать изо всех сил подальше отсюда. А потом он начал играть, считывая ноты, нацарапанные на листе почерком, напоминающим куриную лапу.

Хотя рог звучал глубокими басами, музыкант играл искусно.

Она расслабилась, оперлась спиной о дерево, слегка покачивая головой в такт ритму мелодии. Ее пальцы постукивали по стенке горшка, стараясь попадать в такт музыке.

Кроне всегда хотелось играть… на чем-нибудь. На самом деле, это не имело значения – лишь бы музыка приносила удовольствие. Но такой возможности у нее не было.

Люди приходили и выходили из архива. Некоторые перепрыгивали сразу через пару широких ступеней, другие едва перетаскивали ноги на следующую высокую ступень. На мгновение ее внимание привлек пронзительный смех ребенка по другую сторону улицы: малыш был примерно того же возраста, что и Эстебан – Эстебан, которому долго еще не придется так смеяться.

Первая жертва маски Хаоса не засмеется больше никогда.

Вытерев темные руки о траву, она взяла кружку и горшок для таджина и пошарила в сумке в поисках дисков времени. Она бросила несколько стеклянных дисков в футляр музыканту, когда шла вернуть глиняную посуду. Протянув посуду ксиопарцу, она приподняла бровь, давая ему понять, что заметила. Он послушно кивнул и тут же снял колечко.

Было грустно видеть, как он теряет частичку себя ради города-государства.

– Какой префикс у вашей семьи? – спросила она.

Его лицо озарилось. Так в Ксиопаре представлялись незнакомцы.

– Ри. А у вас?

– Де.

– Крепкая семья.

– Как и дом Ри.

– Будешь рядом, заходи, одна из Де.

– Еда у тебя очень вкусная, поэтому обязательно зайду, один из Ри.

Они обменялись улыбками и попрощались, затем Крона направилась к ступеням архива и снова водрузила шлем на голову, шагая вперед.

Она чувствовала на себе взгляды, но старалась не думать об этом. Регуляторы всегда привлекали внимание.

Городской архив представлял собой великолепную библиотеку и состоял из трех этажей. Внутри до потолка простирались полки. Вдоль высоких окон тянулись галереи для прохода. Когда по ним шли посетители, они отбрасывали длинные тени, скользившие по полированному мраморному полу. Широкий потолок был инкрустирован сотнями кусков цветного, зеленого и пурпурного стекла и опирался на толстые квадратные колонны. Стену слева от главного входа украшала импрессионистская фреска – от пола до потолка: синие птицы размером с человека взлетали вверх вокруг столба оранжево-желтого света.

Пространство пропиталось запахом старой бумаги и кожи. По залу эхом разносились шаги, но голосов слышно не было – ни единого шепотка.

От полной тишины у Кроны зазвенело в ушах и сжалось горло.

Она подошла к справочной службе, и молодой архивариус в очках протянул ей ручку и чернильницу, не отрываясь от большого фолианта, разложенного на его коленях. Перед ней лежал журнал, в который надлежало записать запрос.

Она поспешно нацарапала: Луи Шарбон: арест, суд, казнь.