Лик полуночи

– Мясники, – выдохнул Шарбон. – Вижу, они оставили ладьевидную кость, которая, вероятно, раздробили. Кажется, частично остались головчатая и полулунная кость.

– Я не спрашивал палача, все ли он правильно сделал, – усмехнулся Матисс.

– Гуманно было бы хирургически ампутировать все, что находится за пределами радиуса.

Фиона подошла и положила руку на запястье Матисса.

– Я бы сказала, что самым гуманным было бы оставить ему руку.

Шарбон опешил.

– О, ну да, я имею в виду…

– Прекрасно, – ответила она, отмахнувшись от его замешательства и поцеловав запястье Матисса, прежде чем он надел протез.

Шарбон нахмурился, увидев открытую демонстрацию неуместных эмоций.

– Тебе никогда не казалось, что правила города-государства слишком строги? – спросила она. – Что наказания несправедливы? Ты никогда не задумывался, почему есть определенные вещи, которые нам запрещают изучать? Даже тебе, Луи?

– Я говорил вам, – мягко произнес он, вытаскивая платок и вытирая лоб. – Я уже заплатил свой долг обществу и с тех пор иду по прямому проторенному пути.

Она не могла этого знать. Откуда она могла узнать? В этот раз он действовал чрезвычайно осторожно. Раньше он был просто глупцом, когда подкупал владельца похоронного бюро, чтобы тот позволил ему резать трупы для изучения перед кремацией. Этот человек нарушил их джентльменское соглашение и сдал его. Вот почему Дозор схватил его. Теперь для своих анатомических исследований он все делает сам. Никто не догадывается, что тела пропадают. Никто не проверяет их слишком внимательно – он просто приносит их назад аккуратно и плотно зашитыми.

Он вынужден так поступать. Закон неправ, люди неправы. Как хирург может быть уверен в своей работе, если он понятия не имеет, что находится под кожей? Пациенты умирали, потому что расчленение тел было запрещено законом. Говорят, что это неуважительно. Но насколько это ужасно для целителя, у которого нет знаний Шарбона? Который знал, что внутри человека что-то не так, но не знал, где искать? Им приходилось резать, рассекать, препарировать живые ткани, чтобы узнать то, что знал он. Они убивали живых пациентов, потому что оперировать мертвых считается неуважительным.

За последние несколько лет Шарбон в десять раз лучше узнал человеческое тело – ведь он глубокой ночью грабил станции по подготовке песчаных карьеров. Он спасал людей, делал их лучше, а государство все равно бросит его…

– Луи? – напомнила о себе Фиона, снисходительно улыбаясь. – Сколько ты пробыл в трудовом лагере? Между твоим младшим и средним ребенком большая разница в возрасте, так что, полагаю, несколько лет.

– Двадцать три месяца, – признал он, громко сглотнув. – После этого нам с Уной потребовалось время, чтобы снова узнать друг друга. Но могло быть и хуже: они смягчили приговор, потому что я, по крайней мере, помог сжечь тела в конце. Все, кроме одного – и я бы до него добрался, я бы…

– Тихо, успокойся. Тебе не нужно оправдываться передо мной. Моя семья отправила меня в приют, когда мне было тринадцать. Муж спас меня в шестнадцать лет. Я знаю, насколько несправедлив этот мир, как легко промыть мозги людям. Скажи, ты считаешь себя религиозным человеком?

– Конечно.

– Помнишь о Карах Пятерых?

– Заморозка чувств, тяжкий труд, отрубание, смерть… и беспрекословная преданность, – перечислил он.

Он мог полностью повторить цитату из свитка, но его терпение было на исходе.

– И разве тебе не повезло, что судья постановил, что ты пошел против Природы, а не против Знания.

Это была констатация факта, а не вопрос.

– Я бы не сказал, что мне повезло, что я туда попал, – отрезал он.

– Конечно, конечно, – сказала она. – Прошу прощения.

– Зачем вы пригласили меня сюда? – потребовал он ответа, и все мысли о приличиях улетучились. – Показать свои творения? Подразнить меня моими проступками? Я не понимаю, во что вы играете, и не хочу в этом участвовать.

– О, мой дорогой мальчик, ты совершенно прав. Я немного поиграла с тобой, как кошка с мышью. Не смогла устоять. Но у меня есть для тебя предложение – другое, конечно. Честно говоря, не совсем другое, – она подмигнула ему. – Меня недавно посетил кое-кто, кто хотел меня уверить, что скоро будет раскрыта тайна бога Непознанного.

Он подозрительно посмотрел на нее.

– И кто мог утверждать такое… раскрытие?

– Ответ тебе не понравится. Это будет противоречить всему, что вы считаете истиной.

– Мадам, я сейчас стою по колено в вещах, которые идут вразрез со всем, что я считаю истиной. И приличиями, – добавил он.

– Я все же думаю, что он еще готов, – сказал Матисс.

– Нам не нужно, чтобы он был готов, нам нужно, чтобы он жаждал истины, – возразила она.

– Думаю, мне пора, – сказал Шарбон.

Это уж было слишком… слишком… отвратительно. И его инстинкты подсказывали, что следующие слова из ее уст – все, что она хотела бы объяснить ему об «истине» – будут еще хуже.

– Но ты совсем ничего не поел, – возразила она.

Честно говоря, мадам, я боюсь, резко подумал он.

– Не думаю, что в данный момент у меня есть аппетит, – ответил он.