Лик Сатаны

«Вы же советские люди, что вам долго мыть?» — вопила она, а потом сама запиралась в ванной, и надолго. Но ей не перечили. Знали, где муж служит.

Лада Юрьевна снова отпила чай. В комнате было тихо, только большие напольные часы уныло отбивали чечетку, да чирикали воробьи на огромной березе за окном.

— Поначалу мы с ним лишь раскланивались, затем Литвяк стал к нам захаживать. Я еще удивлялась, такая разница в возрасте, больше двадцати лет, но вскоре обнаружила массу приятного в его визитах. Семен Тарасович оказался эрудированным и неглупым, и беседовать с ним было весьма занимательно. Он обожал искусство, уже в те времена не путал Моне и Мане и хорошо разбирался в модернистских течениях. Я слушала его раскрыв рот, потому что знания у него были поистине энциклопедическими. Причем многое из того, что он рассказывал, как я поняла позже, официально замалчивали и в институтах не преподавали. Думаю, в то время он Федора и завербовал. А я и представить не могла, что мой молодой муж — сексот, который запросто стучит в КГБ на своих же коллег, сокурсников и знакомых. И занимался этим отнюдь не из идейных соображений, потому что топил людей выборочно…

На последней фразе голос Лады Юрьевны сел. Она снова схватила чашку и с жадностью допила остывший чай. Саша сжалась в комок. Холод внутри нарастал. Нет, она не озябла, но руки и ноги словно заледенели, стали тяжелыми и неповоротливыми. Ей хотелось вскочить, крикнуть, что старуха до сих пор живет старыми обидами и потому так беззастенчиво и жестоко клевещет на бывшего мужа. Но не двигалась с места и молчала, может, потому, что Никита вдруг взял ее за руку. Его пальцы, единственно теплые и крепкие в этом неожиданно рухнувшем мире, стали для нее тем якорем, который до сих пор удерживал ее в квартире старой карги, чей шелестящий голос, казалось, вещал с того света.

— Болтунов в кругу творческих людей и в те времена хватало, — молвила Лада Юрьевна и приложила платочек к губам. — Диссидентами они не были, но позлословить на кухнях, ругнуть Хрущева или Брежнева, анекдот рассказать антисоветский, такое сплошь и рядом. Сотрудника госбезопасности в свой круг они не впустили бы, а вот Король Солнце, свой в доску, — другое дело!

Саша слушала эти откровения и все больше убеждалась в сходстве Быстровой-старшей с диснеевскими старухами, но не с добрыми феями и волшебницами — нет! Эта иллюзия исчезла, стоило Ладе Юрьевне открыть рот. На Сашу обрушились воспоминания, казалось, навечно погребенные под толстым слоем пыли. Какая там добрая фея! Перед ней сидела ведьма Урсула — опасная, коварная и прекрасная одновременно, вкрадчиво предлагавшая русалочке ноги за волшебный голос. Но честно предупредившая: отдашь больше, чем получишь!

Голос Лады Юрьевны звучал ровно, без эмоций, словно она читала старый некролог о человеке, который давным-давно умер, позабыт, и лишь несколько фраз на желтой газетной бумаге напомнили вдруг о былой жизни.

— Эти горе-вольнодумцы могли при Феде болтать сколько угодно и что угодно, читать «Доктора Живаго» и восхищаться Бродским. По сути, им ничего не грозило при условии, если с них нечего было взять. В смысле, нечем поживиться!

Саша напряглась. Похоже, Лада Юрьевна перешла к главному.

— Литвяк, как я уже говорила, хорошо разбирался в живописи, был охоч до всякой старины и потихоньку, как хомяк, тащил все, что прилипнет к рукам, в свои закрома. Но антиквариат, картины и прочее добро нужно было где-то находить, верно? Вот тогда-то ему и пригодился Федор Ковалевский, вхожий в любую компанию молодежи, с цепким взглядом, отличным образованием, способный приметить и фамильное серебро, и редкое полотно, и древнюю икону. И если при этом человек был недостаточно осторожен, на него быстренько собирали компромат. Подобными делами как раз занимался майор Литвяк, но от него можно было откупиться.

— Но как такое было возможно? — удивился Никита. — В органах КГБ? С его жесткой дисциплиной? Да Литвяка мигом бы вычислили. И не либеральничали бы, как сейчас. Мигом поставили бы к стенке или в лучшем случае отправили бы на урановые рудники. С предателями там не церемонились.

— А он все делал исключительно гениально. Не было задержаний и тем паче арестов, пока рыбка сидела на крючке. Поначалу с болтуном вежливо беседовали, так сказать, в профилактических целях, и часто даже не с самими вольнодумцами, а с их родителями, которым популярно объясняли, по какому маршруту и на какой срок может отправиться их любимое чадо. Литвяк был обаятелен и внушал доверие. У него на лбу было написано: «Хочу вам помочь!» И, если родители не спешили расставаться с ценностями или раритетами, им тонко намекали в приватных беседах тот же Федор или его гоп-компания — Шура Соколов, Виталик Пайсов, Эдик Ордынцев, что расстаться нужно непременно. А против несговорчивых возбуждали уголовное дело по всей строгости закона. И ведь были случаи, кое-кто отправлялся в ссылку или на лесозаготовки, что было лучшим уроком для тех, кто не поддавался уговорам.