Лихая гастроль

Приподняв шляпу, Кондрат Егорович удалился.

* * *

Оставшись в одиночестве, Евдоким Филиппович загрустил. Затем спустился вниз и поехал в магазин за столовыми приборами. Мастеровой встретил его любезно, сообщив, что работа была приятная и делал он ее с душой (видно, выпрашивал дополнительного вознаграждения), Ануфриев лишь хмуро кивнул и глянул в сторону, где стояли приборы. А потом, заплатив подсобному алтын, велел, чтобы загрузил приборы в пролетку.

– Куды, барин? – спросил толстый кучер, покосившись на множество коробок.

– Вези на Моховую.

– Это мы мигом, – взмахнул он вожжами.

– Коробки поможешь разгрузить, так два алтына получишь.

– За такую монету, барин, я даже вас на себе довезу. Но-о, пошла!

Вскоре подкатили к нужному дому. Кучер, несмотря на свой немалый вес, проявляя расторопность, переносил громоздкие коробки в подъезд, где его встречал тощий взлохмаченный господин с впалой грудью, показавшийся Ануфриеву знакомым. Когда последняя коробка была аккуратно уложена, мило улыбаясь, тощий господин сказал:

– Вы можете уезжать, мы сами занесем коробки в номер к его сиятельству графу Демидову.

– Ну, как скажете, – буркнул купец и, повернувшись к возничему, застывшему в дверях с приклеенной улыбкой, спросил: – Ну, чего встал дурнем? Поехали в «Метрополь».

* * *

Вернувшись в гостиницу, Евдоким Филиппович решил также соблюдать траур, – хотя он пока и не княжеского звания, но в ближайшее время должен его заполучить. Опустил шторы, набросил на зеркало темную материю и помянул покойничков двумя стаканами водки. Скука была смертная! Промаявшись до вечера, откушал ухи из осетрины, опосля поел перловой каши с маслом и завалился на боковую.

Проснувшись утром, Евдоким Филиппович долго не мог понять, что происходит и где он находится: в комнате было темно, как в саркофаге. И тут он вспомнил, что вместе со всеми аристократами держит траур по убиенным. Отдергивать занавески не стал, уходить из комнаты тоже не решился, – право, как-то уж совестно перед покойниками будет.

Лишь когда совсем было невмоготу – посматривал через щелочку между портьерами, где улица продолжала существовать прежней жизнью: извозчики громко понукали лошадей, раздавались гудки проезжающих автомобилей, доносилась громкая крикливая речь. Помаявшись от безделья, Евдоким Ануфриев выпил три чашки чая с кренделями и отправился почивать.

На следующий день он проснулся в восемь часов. Траур был закончен. Не без удовольствия купец откинул гардины, залив солнечным светом комнату, и сладенько потянулся, – от предстоящего дня он ожидал только хорошего.

Одевшись в белый фрак, Евдоким, полный радужных надежд, вышел на улицу и, тотчас поймав извозчика (что посчитал весьма благоприятным знаком), направился к невесте. Надо было соболезнование высказать и вообще, скоро свадьба, а дело только до одного поцелуя и дошло. Надо действовать как-то посмекалистее, выбрать момент, когда княгиня останется одна, а уж там и на приступ можно пойти. Как-никак почти супруги!

Щедро расплатившись с «ванькой», Евдоким Филиппович купил незабудки на углу дома у крепко сбитой старухи, прошел в подъезд и в приятном предвкушении от встречи с невестой позвонил в дверь квартиры. Терпеливо выждал несколько минут, потом позвонил еще раз, более продолжительно. Опять тишина. Внутри зародилось беспокойство: «Что бы это могло значить?»

Отложив в сторонку цветы, решительно постучался в дверь. Опять никто не отозвался. Куда же это они запропастились? Потом заколотил громче, сотрясая кулаками дверь.

Неожиданно соседняя дверь распахнулась, и из проема показалась недовольная женская физиономия лет пятидесяти с взлохмаченными рыжими волосами:

– Вы чего тут колотите, мусье? Весь дом переполошили! Ежели вы так будете безобразничать, так я полицию вызову, – строго сказала женщина.

Евдоким Филиппович выглядел растерянным.

– Какую такую полицию? Я к своей невесте стучусь.

– К какой еще такой невесте?

– К княжне Марианне Глинской. Вот только чего-то она не открывает, боюсь, как бы дурного чего не произошло.

– Вы, похоже, молодой человек немного не в себе, – покрутив палец у виска, женщина с интересом посмотрела на Евдокима. – Здеся сроду никаких княжон не водилось. Уж я то знаю, как-никак лет тридцать в этом доме проживаю.

– Постойте, постойте, – перебил взволнованно Ануфриев, – как же не проживала? Я ведь к ней сюда уже десять дней как прихожу.

– Не знаю, куда вы хаживаете, мусье, а только княжон здесь отродясь не бывало.

– Может, вы чего-то путаете? Может, она сюда въехала недавно… Но точно вам говорю, что здесь проживала княжна… Высокая такая, с белой кожей, ямочками на щеках…

Женщина покачала головой, явно сочувствуя.

– Что за народ пошел, всему верят… Вы, поди, из провинции?

– Из Чистополя.