Лихие лета Ойкумены

Турмы не стали требовать у кагана несколько суток для приготовления — они у него всегда готовы. Меч и колчан на боку, копья и лук при седле, пища для коней в поле, а для себя — в чужом доме. Поэтому сразу и отправились в поход. Шли мимо предводителя и клялись: они не опозорят своего имени — славного имени аваров, повелит — Константинополь возьмут на меч и копье. А каган, знай, говорил и говорил им: «Пусть не забывают ромеи, ныне не то время, что прежде. Теперь авары не являются былинкой в поле. Имеют свою землю за Дунаем, имеют соседей-союзников. Я не просто вот так похвалялся привлечь к походу склавинов, как сказал, так и будет, а назреет необходимость привлечь франков — привлеку и франков. Слышали, храбрые авары? Какой бы не была Византия, а она рухнет, это когда-то будет»!

Для защиты стойбищ и людей аварских в Паннонских и гепидских стойбищах Баян оставил кендер-хакана и десять турм. Всех остальных повел на ромеев. В пути уже взял под руку тридцать тысяч и направил их сначала к переправе в Сирмию, а там ромейским берегом — на Сингидун. Апсиху же передал еще тридцать тысяч и повелел пройти паннонским берегом Дуная к Августе и Виминакии, выбрать недалеко от этих крепостей переправу и упасть на них неожиданно и негаданно. Паннонские славяне должны были собраться в это время и присоединиться к походу уже за Дунаем.

Земля стонала под копытами тысяч и тысяч, что шли на Сингидун, или у епарха того крупного города и крепости ромейской на Дунае были настороженны уши и он услышал стон земли заранее, — авары еще до Сингидуна не дошли, как заметили впереди небольшой ромейский разъезд во главе с центурионом и белым полотнищем на укороченном древке.

Каган сдержал жеребца, присмотрелся внимательнее.

«Знают уже, куда отправляюсь и почему отправляюсь. Оно и неудивительно: вон как давно бьем копытами землю за Дунаем. Ну, ну, что скажут епарховы ораторы?»

Когда сблизился с ними, измерил всех пристальным взглядом и потом спросил:

— Кто будете и чего хотите?

— Люди епарха Сифа в Сингидуне, достойный. Прибыли, посланные им, спросить, зачем каган переправился на ромейский берег, куда ведет турмы свои?

— На Сингидун.

Нарочитый Сифа старался быть спокойным и уравновешенным, но голос выдал его.

— С каким намерением?

— Завладеть им и сесть в нем как властелин.

Центуриону явно не верилось, правду говорит или шутит с ним предводитель аваров.

— Насколько нам известно, — заговорил, преодолевая смущение и смятение, — каган в сердечной дружбе с Византией, ибо находится на службе у нее. Почему же он нарушает желанный для обеих сторон покой? Как понимать это и можно ли верить?

— Верь, центурион. Сифу скажи, пусть проявит рассудительность и передаст нам крепость без сопротивления. Веду на нее тридцать турм. Если посмеет запереть передо мной ворота, а тем более разозлит меня напрасными потерями, повелю привязать за ноги и разметать конями по полю. Всех остальных, которые выйдут против меня с мечом, ждет не лучшее.

Сингидун не растворил перед аварами ворот, однако и держался недолго. Не в тот, то в другой день был взят на меч и копье. Довольный этим, каган отдал город на три дня воинам. И пил со всеми, и от пьяных оргий и от дев ромейских не отказывался, как все, разве что по укрытиям сингидунским не шнырял, как другие, добром ромейским не забивал себе голову, зная, о нем другие позаботятся. А когда проспался после хмеля и вспомнил Сифа, воинов его, не до мести было. Прискакали гонцы от Апсиха и сказали: предводитель их велел сообщить, что крепости Августа и Виминакия, города и селения, прилегающие к ним, отныне аварские.

— Хакан-бег спрашивает тебя, повелитель, ты позволяешь идти дальше, на города и селения Дакии?

— Не только разрешаю — повелеваю: пусть пройдет с огнем и мечом по всей Дакии, Нижней Мезии, Скифии. А еще скажите, я пойду рядом — землями Верхней Мезии, Македонии, Фракии. Сойдемся где-то на берегах моря Эвксинского, и когда Небо поспособствует нам, а полон окажется не слишком обременительным, пойдем и на Длинные стены.

На радостях не стал наказывать Сифа и его воинов обещанной казнью. Более того проявил даже к епарху милость свою: позвал и спросил, достойно ли с ним вели победители?

— Останешься здесь же, в Сингидуне, — приказал погодя, — в своем доме и со своей семьей. А в знак благодарности за мою доброту поможешь нашему предводителю в крепости освоиться со стенами и всеми другими оборонительными сооружениями. О твоем возвращении в Константинополь побеседуем после, как завершится наш разговор с императором на многолюдных битвах.

XXVIII

В Константинополь прибывали и прибывали гонцы. Сначала только из Верхней Мезии, Дакии, затем — из Нижней Мезии и Фракии. И все кричали о помощи: идет несметная сила, говорили, и совершает противные здравому смыслу дела; идут варвары, для которых нет ничего святого: грабят и насилуют народ, берут их живность, товар, разоряют, не оставляя камня на камне, города, которые смеют сопротивляться, святые церкви, которые не дают или слишком мало дают золота.