Лихо

— Так мы никак дождаться не можем. Начинайте. Мы слушаем, — сказал папа.

Катя сцепила руки так сильно, что ладоням стало горячо.

— Я пытаюсь быть деликатной.

— Это похвально. Мы это ценим, — ответил папа. — Только вот у нас мало времени. А разговор все не начинается. Давайте я вам помогу. Хорошо? Наш сынок нахулиганил? Может, он кое-что показывал девочкам? Или их просил показать?

— Насколько я знаю, ваш сынок ведет себя очень хорошо, — ответила Катя.

— Ну да, мы постоянно спрашиваем у няни, то есть младшего воспитателя, как он себя вел. И ни разу не услышали ни одного замечания, — сказала мама.

— Так в чем же тогда дело? — спросил папа.

— Дело в его имени. Оно чудовищное! Как вам вообще могло прийти в голову так назвать ребенка?

Сказав это, Катя испытала такое облегчение, что захотелось развалиться в кресле и вытянуть ноги. Она даже слегка улыбнулась.

— Ты слышала? — спросил папа у мамы.

— Я же не глухая, — ответила мама папе.

— И кто-то тут говорил о деликатности. Поразительно!

Мама закатила глаза, поджала губы и медленно пожала плечами:

— Хамство. Других слов не подберу.

— Но послушайте, — сказала Катя. — Вы же сами все прекрасно понимаете! Ладно бы мальчика звали… Не знаю… Да как угодно! Хоть Индюк. Хоть Винегрет. Тоже хорошего мало, конечно. Но хотя бы не возмутительно.

— Какой индюк? — сказал папа. — Что вы несете?

Мама достала из сумочки смартфон и нацелила на Катю.

— Я предлагаю вам два варианта… Вы что, снимаете меня? Перестаньте, пожалуйста.

Мама только ухмыльнулась.

— Это наше законное право, — сказал папа.

— Хорошо, снимайте. Если вам больше делать нечего.

Катя забыла, что говорила, закусила губу и уставилась в одну точку. Это была родинка у папы на подбородке.

«Интересно, как он бреется?» — мелькнула никчемная мысль.

— Говорите, говорите, — сказала мама. — Вы в прямом эфире.

— Я предлагаю вам два варианта, — вздохнула Катя. — Изменить сыну имя. Либо перевестись в другой детский сад. Правда, я уверена, что и там у вас возникнут проблемы. Да перестаньте вы меня снимать!

Она закричала. И подскочила. С трудом сдержалась, чтобы не выхватить смартфон из мамашиных рук. Та слегка хохотнула.

— А что вы так нервничаете? — спросил папа. — Если у вас дома неприятности, это еще не значит, что в этом виноваты мы.

— То, что происходит у меня дома, вас не касается, — ответила Катя.

— Да, точно, я и забыл, — сказал папа. — Вы же уже говорили.

Катя повернулась к маме вполоборота и прикрыла профиль рукой. Но все равно чувствовала себя неуютно.

— Я хотела бы услышать ваш ответ, — сказала она.

— Вопрос забыл, — сказал папа. — Вы постоянно сбиваетесь. Еще и кричите. Трудно уследить за мыслью.

— Либо вы меняете ребенку имя, либо переводитесь в другой детский сад. И пусть уже они с вами разбираются.

— Как вы грозно говорите, — сказала мама. — Прямо страшно.

— Ни то ни другое, — ответил папа. — Менять сыну имя мы не собираемся. И переводить его в другой детский сад тоже не собираемся. Тут удобно. И он привык. Ему нравится.

На подоконник сел голубь, поглядел через стекло, нагадил и улетел.

— Но, — сказала Катя. — А. Э. М.

И замолчала. Нужно было срочно придумать убойный аргумент. Прибить этих двух фашистов. Катя повернулась к ним, взяла смартфон и включила камеру.

— Снимаете нас? — спросил папа.

— Да, да! Я вас снимаю!

— Ваше законное право.

Некоторое время они сидели и снимали друг друга. У Кати случился легкий тремор, картинка подрагивала.

И памяти было маловато. На восемь минут видеосъемки. Когда минуло четыре минуты, Катя спросила:

— Вам не жалко вашего сына?

— Мы его очень любим и заботимся о нем изо всех сил и возможностей, — проникновенно сказал папа. — Он ни в чем не нуждается.

— Это ненадолго! Вы только вообразите, что его ждет дальше, когда он подрастет. Он же станет изгоем! Над ним же станут издеваться!

— Даже если это когда-нибудь случится, я лично сверну шею тому, кто обидит моего сыночка, — сказал папа. — Но вообще, думаю, вы бредите.

— Я вам желаю добра, — сказала Катя, разглядывая его лицо на экране смартфона. — И надеюсь решать все миром. Иначе придется думать о привлечении органов опеки.

— А что вы им скажете? — спросила мама.

— Мне и говорить ничего не надо. Достаточно на имя вашего сына взглянуть.

Папа широко, не прикрывая рта, позевал. Зубы у него были в порядке. Катя немного судорожно вздохнула, не сдержалась и тоже позевала, прикрыв рот смартфоном. Мама хмыкнула.

— Это, как сейчас модно говорить, ваше оценочное суждение. У вас из-за этого какой-то сдвиг в голове случился. И теперь вы нас терроризируете.

— Или, может, все-таки денег хотите? — спросил папа. Катя немножко подалась вперед и громко сказала, обращаясь к камере смартфона:

— Ни о каких деньгах речи не шло и не идет. Исключительно о чудовищном имени маленького мальчика. Я пытаюсь убедить их… вас… что имя нужно поменять.

— Или забрать ребенка в другой садик, — добавила мама.

— Считаю, это уже не имеет значения. Речь о судьбе ребенка. Обсуждаем только смену имени.

Катя продолжала обращаться к камере.