Лихо. Медь и мёд

– Никогда не жалели, что вступили в орден?

Лале дёрнул плечом.

– Вот это вопрос. – Он задумался. – Чего это вы так?.. Хотя – ладно. – Помедлил, вытирая губы. – Я не уверен, что нашёл бы себя в мирской жизни.

– Почему? – Ольжана поджала ноги, накрыла их юбкой и бережно уложила на них раненую руку. – Вы что, с детства такой… ну… религиозный? Вас по нашим местным обычаям поясом не обматывали и через огонь не проносили? Обережной нитью рубашки не подшивали?

Лале усмехнулся.

– Проносили и подшивали.

– И вы никогда не думали, что могли бы жить по-другому? – Ольжана положила в рот ещё ложку и продолжила: – Как обычные скучные люди: жениться, вести хозяйство?

Лале прожевал, рассеянно потёр шею.

– Я не знаю, – ответил он. – Мне кажется, тогда у меня не было особого выбора – вступать в орден или не вступать. Просто так вышло.

– А уйти не думали? – Спросила и осеклась. – Простите, если лезу не в своё… Но сейчас вы живёте сами по себе, а не в монастыре, и… – Она качнула головой, издала смешок. – Дурь спрашиваю, да?

Лале развёл руками.

– Я не совсем понимаю, к чему вы клоните.

– Объясню. – Она задумчиво колупнула ложку ногтем. – Если честно, порой я жалею, что заняла место Ясека. Ну, поглядите на меня… Я не подхожу ни одному чародейскому двору. Я была бы счастлива стать не хуже других, но чувствую себя неприкаянной и слабой. А Ясек мог бы вырасти удивительным колдуном, как Юрген. Так кому хорошо от того, что я вмешалась?..

Ольжана смущённо улыбнулась.

– К слову, вообще не думала, что превращусь в птицу. Птицы юркие и лёгкие, а я… ну, я. Сами всё видите. А что Йовар пророчил быть мне курицей или овцой, знаете?.. – Прищёлкнула языком. – То-то же. Думаю, он был прав с самого начала, и я правда ленивая бесполезная девка, которой следовало печь пироги и рожать детей, если бы позвали замуж. А теперь уже не то… Не думаю, что выйду замуж – скорее буду старой девой, заботливой тётушкой-колдуньей, которая приносит племянникам причудливые гостинцы… Едва ли я гожусь на большее – только на то, чтобы впечатлять непосвящённых своей волшбой. Так что я…

«Я совсем не знаю, что делать с этой жизнью, считаю себя никчёмной и неумелой, мне одиноко и страшно, а единственный, кто принимал участие в моей судьбе последнее время, – это ты, и я привязалась к тебе сильнее, чем нужно».

– …так что я хотела бы знать, чувствовали ли вы себя когда-нибудь не на своём месте? – Ольжана почесала нос тыльной стороной ладони. – А может, наоборот, вы нашли себя в ордене и обрели душевный покой?

Лале внимательно смотрел на неё и молчал.

Ольжана спросила сама себя, совсем ли она глупая, раз выбалтывает разом такие личные вещи, – но ответить себе не успела.

– Ух, госпожа Ольжана. – Лале наконец повёл подбородком и толкнул ложкой кашицу из овощей. – Проще спросить, когда я чувствовал себя на своём месте. Почти никогда. Но я думаю, что… – Он погладил бровь костяшкой пальца. – Это своего рода мой путь.

Ольжана отложила ложку.

– Я не хочу идти таким путём, – призналась она. – Я хочу, чтобы всё было мирно и славно.

Чтобы её любили и ценили. Чтобы внутренности не скручивало от страха. Чтобы будущее виделось светлым и ясным, как сегодняшнее небо, – а не тревожным и смутно-мрачным.

– Я понимаю, – сказал Лале, и это прозвучало почти ласково. – Но свет клином не сошёлся на Драга Ложе и их дворах. В вашей жизни ещё обязательно будет много хорошего.

Ольжана вздохнула.

– Может быть. Если чудовище не сожрёт.

Больше про орден Лале не говорил, а Ольжане не хватило бы дерзости спрашивать снова. Наевшись, она осторожно – чтобы не сместить повязки на груди – растянулась на покрывале. Перед глазами плыло ослепительно-голубое небо в солнечных мушках. Подсолнухи качали друг другу огромными головами.

– Если бы я была растением, то была бы подсолнухом, – сказала Ольжана в воздух. – У них тоже широченные круглые лица. А вы?

– Жимолостью. – Судя по голосу, Лале сидел там же, где и был. – Она тоже кислая, тёмная и несуразной формы.

– Фу, какие мы с вами. – Ольжана усмехнулась. – Нет чтобы похвалиться. Бросайте ковыряться с посудиной, я потом уберу.

Конечно, Лале сказал, что ничего она убирать не будет, но и сам решил отдохнуть. Наклонив голову, Ольжана увидела, как он вытянул ноги и сощурился на солнце. В дороге к нему вернулись вечные подрясники – всё, больше никакой нарядной сутаны.

Грудь царапало. Рука ныла, и Ольжана постаралась уложить её поудобнее.

– Рассказать вам что-нибудь?

Ольжана улыбнулась, глядя на небо через прикрытые ресницы.

– А вам не надоело что-то вечно мне рассказывать?

– Нет, – сказал Лале, и Ольжане стало тепло от этого короткого слова. – Хотите, я вам почитаю?

– Для этого вам придётся сходить за книгой к кибитке.

– Ничего, схожу. Полезно размять ноги. Снова про хал-азарских чародеев?..