Лихо. Медь и мёд

– Брат Хуго. – Чеслав опять устроился на боку, глядя на костёр. – Такими именами ты меня не вдохновишь. Я их даже не выговорю. – (Особенно сейчас, пока речь ещё не восстановилась – да и как знать, восстановится ли до конца?) – Я господарец из глуши. Что с меня взять?

– Подожди. – Брат Хуго послюнявил палец и деловито перевернул страницу. – Дальше будет лучше. Хильперик, Беромод…

Умиротворённо трещал костёр. Брат Хуго суетливо зачитывал имена, иногда вставляя свои фразы вроде: «Знал одного Ансеберта, славный был малый», и Чеслав начал проваливаться в сон.

Так он и лежал в полудрёме – ещё не зная, сколько ему придётся пережить и как обманет чёрное железо (да и обманет ли?). И сколько хитростей он придумает, пока в раскалённых песках Хал-Азара не узнает о чародеях-дахмарзу. Тогда-то он и отрежет от своей души – и без того перелатанной Нимхе – ещё один лоскут. Крохотный, но на этот раз – с колдовским умением. И он заключит его в иглу, уже пригодную для таких тонких чар, и будет освобождать его лишь для того, чтобы сплести колдовство, и затем пленять заново, как джинна – в лампу. Только до этого ему ещё долгие годы. И жар, и боль, и пыль на страницах библиотечных книг, и паруса, надувающиеся на ветру, воск и ладан, башильерские клятвы.

А пока он, разморённый, находился на границе сна и яви, надеялся на лучшее и слушал брата Хуго:

– …Бартоломью, Ганс, Лазар…

– Да, – перебил он сонно, зарываясь носом в сгиб локтя. – Пожалуй, Лазар подойдёт.

Эпилог

Они попросились на ночлег в горной деревушке. Хозяин-кубретец был радушен, но остёр на язык – когда он выслушал их с Ольжаной легенду о родстве, то хитро подмигнул Лазару и сказал:

– Не ставь волка сторожить овец, не оставляй парня стеречь девушку. – И со смешком затянулся трубкой. – У нас так говорят.

Лазара давно не задевали намёки, но кололи сравнения с волками. В последние недели и так казалось, что всё становилось слишком очевидным, и если приглядеться, под его подрясником, как под овечьей шерстью, можно было увидеть волчий мех.

Он думал об этом, сидя глубоким вечером у крыльца – на скамье, оплетённой плющом. Он смотрел на горы, подсвеченные красным закатом, и задумчиво вертел ладанку в пальцах.

Пан Авро, конечно, обо всём догадался. Он намекнул об этом за партией калифовой войны в Тачерате – когда Лазар заикнулся, что стены могут не удержать чудовище. И Лазар понял, что его мягко, но доходчиво поставили на место – не высовывайся и не мешай. Знать бы, какие намерения были у пана Авро – пока он не спешил делиться своими догадками с госпожой Кажимерой и наверняка имел на то свои причины, но что дальше?..

Шершавость ладанки едва ощущалась пальцами пришитой руки.

Во дворе пахло цветами, летней ночью и пряным кубретским хлебом. Запахи умиротворяли – не в пример его тревожным мыслям.

Пан Авро легко его раскусил – неужели Лазар ждал иного? Неужели думал, что его наружности и насмешливого, обманчиво-мягкого прозвища будет достаточно? Мол, кому придёт в голову подозревать человека по имени Лале – это звучало беззащитнее, чем «брат Лазар». Но половину его лица по-прежнему пересекали шрамы от медвежьих когтей, и у него по-прежнему оставались глубокие познания в колдовстве и приятельские связи с восточными чародеями. Пан Авро должен был понять, что достопочтенный Залват из Шамбола не стал бы расточать своё искусство на обычного башильера. Но совсем другое дело – пришить руку тому, кто неожиданно оказался колдуном.

Ах дурак, размышлял Лазар. Он думал, что умён и, раз столько лет обманывал братьев-башильеров, сумел бы дёргать за нужные ниточки, как скрытый в тени кукловод. Но, в конце концов, он всегда понимал: просто не будет. В этой жизни ничего не бывает просто. Раз за разом отпарывать от себя кусок души, изучать чародейство по проклятым чёрным книгам, пропадать в песках, выжидать и таиться – нет, всё это было ценой, которую он заплатил, чтобы стать тем, кем был сейчас.

Прета адерер эт.

Старый непреложный закон.

Он думал, что рассчитал верно: нельзя низвергнуть чародея Драга Ложи без жертв. Он нарочно сделал чудовище не таким смертоносным, как мог бы, но дело требовало крови. Долгие годы Лазар сомневался, решится ли на такое, – но каким бы искусным колдуном он ни был, он до сих пор жил в изувеченном теле, которое ему оставил Йовар, и другого тела ему не причиталось.

Чародеи Драга Ложи проливали немало крови, а Йовар – особенно. Если дюжина-две смертей в Вольных господарствах и ужас, посеянный чудовищем, лишили бы Йовара всего, чем он дорожил, Лазар бы знал, что рассчитал верно.