Лихое время. «Жизнь за Царя»

Пан Казимир, что заранее отошел и встал под прикрытие двери, уколол мужика саблей под колено, а когда тот замер от боли, ударил эфесом по затылку. Сергуня успел перехватить хозяйку, ринувшуюся к мужу.

— Ух ты, круглая какая! — восхищенно сказал разбойник, прижимая к себе бабу и обшаривая ее прелести.

«Пекна мужичка», — мысленно согласился атаман, скользнув взглядом по аппетитной фигуре в ночной рубахе… Но пока не сделано главное — отвлекаться нельзя… Ухватив хозяина за волосы, пан Казимир потащил его внутрь, в сени. Открыв первую дверь, Казимир быстро оглядел «зимник» — на лавках трое ребятишек, с печки свесилась седая голова старухи.

«Тесновато!» — решил пан и поволок хозяина в горницу. Сергуня тащил причитающую бабу. Толкнув мужика на пол, атаман отрывисто гаркнул:

— Жиче хочешь — злато и сребро давай! Шибче давай!

Мужик зашевелился, потрогал затылок и попытался вскочить, но пан Казимир был готов — ударил хозяина рукояткой чуть выше виска, и тот обмяк. Здоровяк растянулся по полу, а пан вытащил заготовленную веревку и сноровисто связал мужика.

— Гдже злато та сребро?

— Да пошел ты! — выкрикнул хозяин, будто плюнул…

— Кралю держи! — приказал атаман Сергуне, пнув мужика в грудь. — Значит, москаль, бабу тебе не жаль? — улыбнулся пан Казимир. Повернувшись к женщине, разорвал на ней сорочку и нарочито медленно потрепал красивую грудь: — Добра жинка! Не жаль, коли коханую на глазах иметь будут?

— Ничо, не измылится… В бане отмоет, в церкву сходит. А тебя, лях поганый, самого раком поставим! — отозвался мужик, злобно сверкая залитыми кровью глазами.

— Ну, как знаешь! — хмыкнул пан. Засмотревшись на пышное тело, пропустил мимо ушей оскорбление. Не выдержав, уронил бабу на лежанку и стал задирать подол… Хозяйка билась так, что два здоровых мужика едва сумели ее удержать — а может, не удержали бы, но Сергуня ударил бабу кулаком в живот, и она задохнулась от боли и обмякла. Атаман, подвывая от нетерпения, разорвал на женщине остатки рубахи, раздвинул ей ноги и навалился, яростно рыча от удовольствия. Выдохнув, кивнул изнемогающему подручному, уже приспустившему штаны…

Завязывая шнурок на красных портах, пан Казимир посмотрел на связанного мужика, плакавшего от унижения:

— Не кажешь, гдже злато да сребро, бабу до вечера иметь буду, пока не помре. Хочешь таго?

— Пшел на х…! — упрямо сказал мужик, хотя на глазах у него блестели слезы. — Тебя бы самого в задницу поиметь.

— Упрямый, — причмокнул языком пан Казимир. Подождав, пока Сергуня закончит, подошел к лежащей бабе, взял ее за ухо, оттянул и приставил нож:

— Хошь, москаль, жинку карнаую? Вначале ей уши отрежу, потом за щенков возьмемся, — кивнул на стенку, за которой спали дети. — Гдже злато-сребро сховал?

Мужик дрогнул. Посмотрев в глаза ляха, попросил:

— Детишек отпусти, покажу.

— Э, москаль. Хитрый, да? — улыбнулся пан Казимир. — Я отпущу, а ты молчать будешь? Нет уж, вначале скажи.

— Я скажу, а ты нас прирежешь? — сквозь слезы ухмыльнулся мужик.

— За́чем резать? — искренне удивился пан Казимир. — Умный волк всю скотину в стаде не режет, а по одной берет.

— Так то волк, — с горечью сказал мужик. — А ты — хуже волка… Псы вы, падальщики. Нет уж, добивай — хрен тебе, а не добро! Падлы ляшские…

— Ты бы пасть-то закрыл, а не то я сапогом прикрою. Или удоволю, как курву твою. Видал, как пялили? — осклабился Сергуня.

— Это ты — курва. Б…ть ты худая! Да ни одна б…ть под ляха не ляжет, а ты стелишься! Своих продал, Русь и веру продал, — презрительно сказал связанный хозяин.

— Ах ты, сучий потрох! — рыкнул Сергуня, с удовольствием принявшийся пинать хозяина. Может, забил бы до смерти, но от лежанки послушался всхлип:

— Не трожьте мужика. Я сама покажу. — Баба с трудом встала, попыталась запахнуть на себе остатки рубахи и дернулась к мужу: — Павлушенька, милый…

— Куда, тварь! — перехватил ее Сергуня. — Кубышку кажи!

Баба, сглотнув слезы, на негнущихся ногах пошла к двери.

— Вот так-то лучше, — обрадовался пан Казимир. — Вишь, мужичок, понравилось твоей малжонке под ляхом лежать. Корешок-то покрепче, чем у москаля.

Хозяин приподнял разбитое в кровь лицо и прохрипел:

— Эх, дура ты, дура! Все равно живыми не оставят…

— Умолкни, падаль! — прикрикнул Сергуня, пнув мужика в бок, и тот умолк.

Баба провела разбойников во вторую половину дома, в которой недовольно блеяла и мычала живность. Открыла дверцу в хлев, где переминалась с ноги на ногу корова, обвела рукой пол и низкие стены:

— Здесь кубышка упрятана. — Обернувшись к корове, хозяйка обняла ее за шею: — Подожди Зорюшка. Потерпи, сейчас подою…

— Показывай! — сказал атаман, толкнув бабу в спину. — Потом с коровой будешь кохаться.

— Вот, тут вот… — показала баба на земляной пол, покрытый жидким навозом.

— Тю на тебя, — присвистнул Сергуня. — Ты толком скажи — куда копеечки спрятали?

— Кубышку Павлик без меня прятал, — сквозь слезы отозвалась хозяйка, поглаживая корову. — Сказал, что в хлев убрал, где Зорька стоит.

— Да тут полдня в г… копаться! — разозлился Сергуня и посмотрел на атамана: — Пан Казимир, может мужика привесть? Пущай достает!