Лихое время. «Жизнь за Царя»

— А то и собрался, что пора мне честь знать да по долгам платить! Присягу-то я Владиславу давал, сам же на царство его звал. Так-то…

— Подожди-ка, Федор Иванович! Присягу не ты один давал — все давали. Ну, почти все, — поправился Романов. — А что Владислава в Москву звал — так опять-таки — не ты один грамотку с Жолкевским подписывал.

— Так и я подписывал, — хмыкнул Шереметев. — И Мезецкого князя там подпись стоит. А я вот, хоть и подписывал, но за королевича воевать не пойду! А сам-то ты недавно говорил — вот, мол, каков молодец князь Данила! Не убоялся присягу с себя прилюдно снять!

— Так ты князя Данилу со мной не равняй, — хмыкнул Мстиславский. — Что Мезецкий-то? Молод еще. Какой с него спрос? Он же не сам по себе, а по приказу думы Боярской ездил. Всего и делов, что подпись под челобитной поставил. Даниил Иваныч, он же еще когда в Смоленск к Сигизмунду ездил, обратно на Москву утек. Он и присягу королевичу не приносил, и крест не целовал. А я? Кто Шуйского Василия с престола свергал, а? Я! Кто Туренину велел, чтобы царя в монахи постриг? Опять же — я! А кто придумал Владислава на русский престол возводить? Я, князь Мстиславский! Так что же теперь, мне на попятную идти?

— Князь Федор! — попытался увещевать старика Шереметев. — Сколько лет-то прошло, как мы Владислава на престол звали, да пустому трону кланялись — четыре, если не пять? Владислав на Москву и носа-то не казал. Струся этого, полковника, сколько раз мы за нос водили. А тут, здрасьте-пожалуйста — князь Мстиславский решил польскому королевичу супротив родного отца помочь. Никто из бояр да князей и ухом не пошевелил, а ты…

— А что я?! — снова вспылил князь. — Я за других не ответчик. Не хочу, чтобы на старости лет переметной сумой звали. Мол, просил Владислава на престол, а как до дела дошло — так и в кусты.

— А мы, стало быть, сумы переметные? Ну, спасибо, князь Федор, на добром слове, — обиженно засопел боярин Шереметев.

— Да ты меня на слове-то не лови! — бешено рыкнул Мстиславский. — Не говаривал я такого. Никто про вас худого не скажет. А про меня — могут!

— Кто и скажет-то такую глупость? Всем известно, что князь Мстиславский два раза шапку Мономахову отвергал, — повел плечом Иван Никитыч. — Ну да ладно, — махнул рукой боярин. — Мы ведь чего пришли-то. Хотели у тебя людей попросить. Может, дашь холопов-то? Слышали, что у тебя ратников с полсотни есть.

— А я с чем к королевичу-то пойду? Один? — удивленно воззрился на них князь. — У меня и холопов-то боевых кот наплакал. Все деньги выгреб, чтобы казаков нанять.

— Так ты еще и казаков для королевича нанял? — оторопел Романов.

— Мне что, к королевичу с голой жопой идти?! — огрызнулся Мстиславский. — Уж коли решил я в войско вступать, так и рать у меня должна быть. Князь я али шляхтич какой, чтобы в драных штанах, да с одной саблей в войско вступать? И так — смех один. Князь Мстиславский, потомок Гедемина, Великого князя Литовского, к царю ведет полсотни ратников, ровно боярин захудалый.

— Ну, мы, верно, пойдем, — решил-таки Шереметев, переглянувшись с другом.

Романов и Шереметев стали подниматься из-за стола. У дверей, вместо положенного поясного поклона, оба боярина ограничились кивком головы. Мстиславский, коего такое пренебрежение вельми задело, едва не вспылил, но, взяв себя в руки, кивнул ответно, а когда гости уже стали выходить за порог, вдруг сказал:

— Вы уж, бояре, меня строго-то не судите. Иначе — честь не позволит…

— Ну, Бог тебе судья, Федор Иванович, — сказал Романов, надевая шапку. — А мы-то что? Кто мы такие, чтобы тебя судить?

Выйдя из душного терема в зимнюю свежесть, тучный Федор Шереметев вдохнул всей грудью:

— Эх, хорошо!

— Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего не выходили. Мезецкий, поди, уже кровь проливает, а мы тут, как две клуши, — хмыкнул Романов, забирая из рук холопа повод. И, вскакивая в седло, боярин, не выдержав, выругался:

— Мать его… честь ему, видите ли…

— Вот-вот, — кивнул Шереметев, поправляя сбившуюся подпругу. — А чего он ехать-то навострился, я не понял?

Федор Иванович только вчера вернулся из дальней вотчины, где собирал хлеб и деньги для Мезецкого, и последних новостей не знал. Собирался с утра ехать к Романову, но тот сам перехватил друга. Поговорить бояре еще не успели.

— Сподобился-таки царь-царевич наш с батькой воевать… — пояснил Романов. — Гонцы от Владислава третий день по Москве шастают. Струсь, он раньше только деньги просил, а теперь бояр чуть не за бороды таскает — вынь да положь ему боевых холопов, а то и детей боярских[14]!

— Дулю ему с маслом! — фыркнул Шереметев, трогая коня.

Когда бояре и их холопы уже выезжали за ворота, за спинами вдруг раздался голос Мстиславского:

— Эй, бояре, постойте-ка! Возвернитесь-ка на час[15]!

Обернувшись, Романов с Шереметевым глазам не поверили — старый князь, с непокрытой головой, забыв о приличествующей его чину и возрасту важной медлительности, едва не бегом спускался с высокого крыльца…

— Че это он? Передумал? — удивился Шереметев.