Лихое время. «Жизнь за Царя»

— Ясновельможный пан гетман… — вспылил Кшиштоф, но товарищи, прислушавшись к речам воеводы, ухватили его за плечи и что-то зашептали.

— Пан Кшиштоф, вам не следовало принимать кошелек, — наставительно произнес коронный гетман. — Но если вы приняли плату, то теперь эти доспехи — собственность Его Величества… И еще… — раздумчиво сказал пан Станислав. — Как старший в гербе, я скажу, что мне стыдно за родича, что спорит с королем о таких пустяках, как четыреста талеров.

Солдат-шляхтич, осмыслив сказанное, одобрительно хмыкнул, поклонился гетману и, проигнорировав короля, ушел, о чем-то радостно галдя со своими товарищами.

Его Величество, прекрасно поняв второе дно в словах старого гетмана, решил сделать вид, что он ничего не понял. Повернувшись к Жолкевскому, король сказал, пытаясь вложить в слова побольше сарказма:

— Благодарю вас, ясновельможный пан гетман.

— Пустяки, Ваше Величество, — усмехнулся пан Станислав, слегка склоняясь в седле. — Как я понял, вы решили взять в свое собрание доспехи князя Мстиславского?

— Вы узнали князя? — удивился король.

— Я узнал доспехи князя Федора, — кивнул гетман. — Стальная бармица, с эмалевыми пластинами и чистым золотом… Этот панцирь стоит тысячу талеров.

— Поверьте, я думал вовсе не о цене доспехов, — сказал король и поправился: — Точнее, не об их денежной цене…

— Они будут хорошо смотреться рядом с доспехами царя Василия Шуйского и регалиями русских царей. Покойный князь Федор Мстиславский — первый боярин Русского государства и первый претендент на царский трон.

— Который пришел на помощь принцу, — покачал головой король.

— Кстати, Ваше Величество, — церемонно поклонился великий коронный гетман. — Я приехал, чтобы сообщить вам, что принц Владислав отдал мне свою шпагу.

— Где Его Высочество? — поинтересовался король, и тут голос его слегка дрогнул: — Какой выкуп вы возьмете за принца?

— Я не торгую сыном своего короля и его шпагой, — слегка усмехнулся гетман. — Принц Владислав доставлен в ваш шатер.

— Благодарю вас, — от души поблагодарил Станислав гетмана и, разворачивая коня к ставке, повлек за собой свиту.

Как бы то ни было, но мятежный принц — родной сын, которому предстоит передать трон и титул короля Речи Посполитой! А чтобы передать титул в республике, где короля выбирают пьяные шляхтичи, для этого еще надо постараться!

Для полноты счастья Сигизмунду не хватало тепла. Костер, разведенный посередине шатра, и жаровня, о которую Его Величество грел руки и ноги, помогали мало. Король пил горячую воду и наблюдал, как ест его сын. Сам король решил обойтись без ужина — с утра предстояло отстоять мессу по случаю победы и исповедаться.

Владислав, начинающий полнеть красавец, сидел за походным столом и вяло ковырялся в жареной рыбе. Возможно, после пиршеств, которые закатывали ему мятежные вельможи, аскетический ужин отца казался чересчур скудным. Или принц Владислав еще не отошел от битвы.

Когда принц закончил трапезу и принял из рук лакея салфетку, чтобы обтереть пухлые губы, король строго спросил:

— Надеюсь, Ваше Высочество, вы посещали мессы и не забывали о святом причастии?

— По мере сил, Ваше Величество, — уклончиво ответил принц, которому не хотелось объяснять, что среди мятежников, половину которых составляли кальвинисты и православные, искать ксендза ему было недосуг. Однако король все понял сам.

— Завтра же я пришлю вам своего духовника, чтобы он наставил вас и подготовил к исповеди, — сурово изрек Сигизмунд III Ваза, нахмурив брови.

— Я сам приму исповедь у Его Высочества, — вмешался отец Алонсо, скромно сидевший в уголке. Епископ Смоленский, сняв доспехи, остался в скромной черной сутане, более приличествующей прево захолустного монастыря, нежели епископу. Только тяжелый золотой крест, усыпанный бриллиантами (подарок Его Величества!) указывал на его высокий сан.

— В таком случае мне не следовало ужинать… — сконфузился принц, указывая на тарелку с остатками рыбы, которую нерасторопный слуга еще не успел убрать.

— Ничего страшного, — благодушно изрек епископ, поглаживая крест. — Думаю, я смогу отпустить вам и этот грех. Его Величество, — поклонился отец Алонсо в сторону короля, — показывает нам образец христианского поведения, но от юноши не стоит требовать жесткого исполнения всех правил. Я вижу, что юный принц полон раскаяния. Сontritio cordis[20] — первая составляющая святого таинства покаяния. Значит, я могу назначить и confessio oris, и satisfactio operis[21].

Сигизмунд только неодобрительно покачал головой, но оспаривать мнение епископа не стал — право индульгенции в руках матери-церкви. Сам король всегда постился накануне причастия и исповеди.

— Хотелось бы верить, что Его Высочество действительно полон раскаяния в своих грехах. Пренебрежение к святой молитве — страшный грех! — сказал король.

— Да уж, Ваше Величество, — вздохнул принц, откидываясь на спинку простого стула. — Отпущение грехов мне необходимо… В сущности, в течение двух лет я только и делал, что грешил.

— Вы хотите сказать, что два года вы не посещали мессы? — с ужасом спросил король.