Лихорадка

Но я не плачу. Я доедаю суп и слушаю, как Эльза рассказывает о каком-то пареньке по имени Чарли. «Мой Чарли». «Мой чудесный, милый, бедненький Чарли». Я догадываюсь, что у нее есть сын. Или был. Потому что Эльза говорит о том, насколько Габриель на него похож, и как тяжело им с мужем дались последние недели сына, и как она слышит в коридорах шепот его призрака. Если верить тому, что она несет, голос Чарли застрял где-то между стенами и обоями, и теперь произносимые им слова скачут среди голубеньких цветочков, перекликаясь эхом и играя друг с другом.

Мэдди зачарована рассказом женщины, она запрокидывает голову и следит за тем, как шевелятся губы Эльзы. Мне приходит в голову, что Эльза и Мэдди настроены на одну волну. Может быть, если бы Мэдди могла говорить, она рассказала бы о смехе в облаках или призраках в ее волосах.

Увидев обручальное кольцо, Эльза решает, что Габриель — мой муж, и сообщает, что ее сын так и не женился. Она говорит, что была бы рада найти девушку, которая смогла бы присоединиться к нему в посмертном существовании. А потом она интересуется, умею ли я петь.

Но Эльза не спрашивает про мои глаза: откуда они у меня и не уродство ли это — что меня радует. Возможно, дело в том, что в ее мире все идет наперекосяк.

Грег, услышавший голос Эльзы, приходит и уводит ее со словами:

— Пойдем, милая. Нам надо убирать со столов.

Появление Грега выводит Мэдди из транса. При его приближении она напряженно застывает, а после его ухода ныряет под стол. Она не вылезает, как я ее ни прошу, и я отступаюсь. Я начинаю игру: постукиваю ногой по полу в ритме песенки, которую запомнила на одном из приемов Линдена, время от времени неожиданно стукая по ноге Мэдди.

Игра ей нравится. Я слышу странное бульканье, которое заменяет у нее хихиканье.

— Важная, — бормочет Габриель мне в шею: он отключился и совершенно ни на что не реагирует.

Я вижу, что меня ждет тяжелая ночь.

— Прошу простить мою жену, — говорит Грег, возвращаясь и вытирая руки кухонным полотенцем. — Она не отличает людей от бездомных котят.

Видимо, это шутка, потому что он смеется. Мэдди вцепляется под столом в мою ногу, а когда Грег наклоняется и машет ей рукой, ее ногти впиваются мне в кожу сквозь брюки, словно когти. Я чувствую, что она расцарапала меня до крови.

— У нас действительно есть лишняя комната, которую она сдает в аренду, — добавляет он. — Мы рассчитываем на оплату, но это можно будет обсудить утром.

У него доброе лицо. Печальные темные глаза, как и у его жены. Морщинки в углах глаз. Темно-каштановые волосы с сединой и тщательно выбритые щеки. Но когда он улыбается, у меня тоже появляется желание залезть под стол. Не для того, чтобы прятаться там вместе с Мэдди, — чтобы ее защитить.

14

Примерно в десять вечера ресторан закрывается, и я вывожу Габриеля из забытья. Несколько часов он спал, повалившись на стол, напустив лужицу слюней. Мне удается уговорить его немного поесть, пока мы с Мэдди моем посуду. Девчушка, стоя на ящике из-под лимонов, протирает тарелки неожиданно бережно. Что-то подсказывает мне, что звук бьющегося стекла вызовет у нее взрыв эмоций. И она сама об этом знает.

Эльза взбегает по лестнице вверх, в квартирку, которая состоит из двух спален, кухни и небольшой ванной комнаты, расположенных в одном длинном коридоре. Помимо этого, в конце коридора устроена крохотная гостиная с диванами и телевизором.

На обоях узор из мелких голубых цветочков, и Эльза ласково по ним похлопывает, показывая нам комнату. Габриель поднимает на меня взгляд, я молча качаю головой.

В комнате всего одна скрипучая кровать, и я уже решаю уступить ее Мэдди, когда та хватает материнскую сумку, срывает с аккуратно застеленной постели подушку и заползает под кровать. Наверное, так сказывается навязанная мадам привычка постоянно прятаться.

Я пускаю Габриеля принять душ первым, надеясь, что горячая вода поможет ему хоть немного выйти из оцепенения. Оставляю дверь спальни открытой и слушаю плеск воды. Мэдди возится под матрасом, а потом высовывает голову и смотрит на меня.

— Нам надо тебя отмыть, — говорю я.

Достав аптечку первой помощи из-под кухонной раковины, Эльза заново перебинтовывает Мэдди сломанную руку. Мэдди позволяет ей это сделать. Она сидит на краю бледно-голубого столика; по цвету тот чуть темнее ее глаз. Девочка доверчиво протягивает ручонку, а Эльза мурлычет песенку, улыбается ей и говорит, что всегда мечтала о внучке. Она моет гладкие темные волосы Мэдди над раковиной, а потом даже проходится по ним ножницами, подравнивая пряди, которые Сирень обкорнала кое-как. Эльза продолжает напевать что-то на языке, которого я раньше не слышала. Мурлыча, смывает с рук и лица Мэдди слой грязи. Возможно, она сама придумала этот язык. Мэдди шевелит губами, и я уже жду, что она тоже запоет, но, конечно, этого не происходит.

Я стою в дверях, скрестив на груди руки. В этом доме я не позволю себе спать. Этого никак нельзя делать, пока Габриель не в состоянии дежурить.