— Та ли эта Умила Демировна, — спросил калека, — что на берегах Малой Тархтарии осман секла?
— Это же вы тогда с подругой своей… Радмилой Игоревной разведчиков османских изловили? — прищурился кузнец.
— Та самая, — ухмыльнулся Велибор.
Все смолкли и принялись внимательно рассматривать девушку в кольчуге.
— Заремир Киевский — частый гость в Византии, с тех самых пор как мы помогли им от персов отбиться. Вот и глянулось ему устройство государства этого, теперича и Тархтарию устроить так хочет, — сказала она.
— Как так-то? — не понимал христианин.
Омуженка приблизилась к нему, заглянула в его карие глаза и ухмыльнулась.
— Императором быть хочет, хочет власть свою по наследству передавать. — Умила обвела присутствующих своим холодным взором. — Мы живём по копному праву* — завету предков. Князь Великий нам только на время войны нужен или какой беды лютой, в мирное время каждая волость, каждый город сам свои дела ведёт, люди сами единогласно своих глав выбирают. Заремир поправить это хочет — волости его сыновья займут, на смену им придут его внуки… люд больше не будет сам свою жизнь строить.
Илья-купец вскочил, аж лавку перевернул, кузнецу ногу отдавил.
— То против Веры нашей! — закричал он.
— Поэтому Заремир хочет веру поменять, — кивнула гостья, — на греческую, которая так мила сердцу товарища вашего.
Худощавый старик сжался и виновато посмотрел на собратьев:
— Не призывает учение Христа к насилию.
— Правду говоришь, — кивнула девушка и наклонилась к собеседнику, — токмо это неважно никому. Смотрю, уже успели вы, мужи Тангута, позабыть, как Аркона* пала… Забыли, хотя времени немного с той поры прошло.
Умила развернулась и подошла к Добрыне, слыша, как за спиной зашептались собравшиеся.
— Древний богатейший город был разграблен и стёрт с лица земли, а людей его повырезали… всех, и старых, и малых, — сказала она. — Звери эти, с крестами на груди, Аркону в пепел превратили во имя Бога их единого… во имя Христа, который такого никогда никому не завещал. Токмо ложь всё это — вера их не волновала, святилище Святовита* нужно им было, в котором веками золото с серебром копилось. На своих кораблях они сокровища города славного вывезли, оставив после себя смерть и тлен. Вот и Заремир этого желает. Умоет он нас кровью, если не покоримся.
— Как можно! — воскликнул пузатый мельник. — Он же славянин, как и все мы!
— Нет, — осекла девушка. — Когда мы на берегах Малой Тархтарии осман били, один казак старый говорил, что Заремир — не кровный сын Святозара. Что родной его отец хазарином был, который к Великому Князю в дружину перешёл служить. Когда Святозар от немчуры поганой земли Тархратские освобождал, друг его пал на поле брани. Тогда князь забрал жену его и детей себе и нарёк их своими. Заремир воспитывался с сыновьями Святозара на равных, стал воином великим. На всенародном вече его князем выбрали, вот только кровь чужеродная, власти испив, разум его затмила.
— К чему клонишь ты, Демировна? — прищурился воевода.
— Остановить его надо, — заявила Умила. — Собрать всенародное вече и выбрать Великого Князя Тархтарии, чтобы отпор дать и люд защитить.
— Войной на Киев? — шумела толпа.
— До Киева плыть надо… далека дорога, — сомневался Добрыня.
— Не надо никуда плыть, сам здесь скоро будет, — улыбнулась омуженка. — Как только обоза с воеводой своим не дождётся, так мигом здесь окажется.
Добрыню передёрнуло, нервная дрожь пробежала по его телу и снова ударила в веко, заставив его пульсировать. Велибор нахмурился, понимая, что слишком много правды в словах дочери его павшего друга, что бы со спокойной душой отмахнуться от них можно было. Мудрые мужи зашумели, вскидывая руки и нервно теребя бороды.
— К осаде город готовить? — сглотнув, выдавил глава Тангута.
— Да, — кивнула голубоглазая. — Пущай Велибор Касимович в Камбалу* скачет, я в Тендук* направлюсь, а после в Хамбалыке* встретимся. Всех предупредить надобно, да побыстрее.
— Утром только, — осёк воевода, — а то я тебя знаю, сразу с вече в седло сядешь.
Девушка кивнула ему, решив, что ей и вправду отдых нужен, и поспешила в выделенные ей палаты, чтобы хоть немного силы восстановить.