Лики Богов (СИ)

— Чур меня, — рассмеялся Велибор, — с омуженками связываться себе дороже. Я уже не в том возрасте, чтобы с ловкачкой этой тягаться.

— То-то, — ухмыльнулся Зорька и скомандовал своим: — За мной!

— Радмилку со Жданом обними за меня! — крикнула Маруся, махая рукой Баровиту.

Улас так же махнул друзьям своим и направил коня к Хамбалыку. Казаки, улюлюкая, ринулись за своим атаманом. Дружина Великого Князя не отставала от «зрячих конников».

Камулчане расселись по сёдлам и двинулись в путь. Тоска и одиночество рвали душу витязя, за все эти месяцы не было и дня, в который бы он не думал об Умиле. Каждую ночь во сне Баровит видел голубые бездонные глаза, золотые локоны и лукавую улыбку, звал её и каждое утро вскакивал с криком. На помощь приходил Злат, подолгу говорили они, пытался воин достучаться до старшего товарища, убедить его в том, что он ещё нужен здесь, нужен многим. Часто Баровит ловил себя на мысли, что сам ищет смерти в бою, огромных сил ему стоило остановить себя. Вспоминал о родителях и братьях, о Любаве и ребёнке её, об обещании, что Волоту дал. Теперь он мчался домой, надеясь на то, что там ему станет легче.

Колесница Хорса уже скрылась за острыми пиками вековых елей, бросив на их головы плотную шапку тени. Сизый иней сильнее стянул землю и распустил свои длинные игольчатые цветы на костлявых ветвях спящих деревьев. Утопая во мраке наступающей ночи, клонился в сон большой шумный город. Свет потухал в оконцах домов, и ропот дневной жизни сходил на нет. Воцарившуюся тьму разрезали лишь языки факелов на высоких городских стенах.

Нарастающий топот копыт заставил стражников спешно отворить ворота, а толпы горожан — бежать навстречу своим защитникам. Дружина въехала на главную площадь под людской гул и ликование. Всадники спешились, родственники с радостными криками и плачем кинулись в их объятия. Воевода обнял мать, на его спину навалились братья, отец крепко пожал руку. Заметно округлившаяся фигурка стояла поодаль, ожидая своей очереди. Синие глаза одарили витязя теплом, а нежные губы робко коснулись небритой щеки. Зорька по-братски поцеловал девушку в лоб и улыбнулся ей.

— Не серчай, отец, — сказал Баровит, — но мы завтра к вам наведаемся. Сейчас мне нужна баня и сон.

— Конечно, месяц в пути, оно и понятно, — развёл руками старик.

— Отдыхай, сынок, — ласково сказала мать, проведя тёплой рукой по щеке воина. — А мы подготовимся, я твоих любимых пирогов напеку.

Витязь улыбнулся родным, укрыв ладонью тонкие пальчики жены, обнимающей его руку, и пошёл к своему дому.

На широкий стол, застеленный белой скатертью, расшитой красными оберегами, опускались широкие блюда с многочисленными яствами. Размякший после бани воин с интересом наблюдал за хлопочущей хозяйкой.

— Ты думаешь, я это осилю? — ухмыльнулся он.

— Тебе придётся, — улыбнулась брюнетка, ставя перед мужем очередное блюдо.

Любава сняла передник и, улыбнувшись, провела рукой по круглому животику. Баровит зажмурил глаза, подумав о том, как бы прекрасно смотрелась Умила с таким же животиком. Мысль о том, что его возлюбленная могла быть беременна, и он в один день потерял не только её, но и своего ребёнка, сводила витязя с ума уже не один месяц. Взяв верх над собой, и признавшись себе в том, что Любаве также очень хотелось бы видеть на его месте Волота, воевода поднял взгляд на свою жену и улыбнулся ей.

— Не тяжело тебе хлопотать так, Любава? Вон сколько скатертей и полотенец расшила, не устала? — спросил он.

— Устанешь тут, — ухмыльнулась чернобровая, — ты вон сколько нянек ко мне приставил, всё за меня делают. Я что, болезная?

— Не хочу, чтобы ты утруждалась, — отвечал муж. — Как ты чувствуешь себя? Как малыш?

— Толкается, — мечтательно улыбнулась девушка. — Хорошо всё. Чего мне жаловаться, ты-то снова через войну прошёл.

— Я через пятнадцать дней вновь в Хамбалык уеду, — сказал Зорька.

— Надолго? — обеспокоилась Любава.

— Нет, князь поручения раздаст и отпустит, — успокоил витязь.

— Баровит, друг мой, мне так хочется, чтобы ты успокоился, наконец-то, мирной жизнью пожил, — искренне говорила синеглазая.

— Ну, на время зимы о войне можно забыть, думаю, — ухмыльнулся он. — То дела государственные, я человек подневольный, головой покиваю и ворочусь.

— Ладно, кушай, — отмахнулась чернявая и наградила мужа улыбкой.

— Что в Камуле за время моего отсутствия случилось? — спросил Баровит, принимаясь за еду.