Лики памяти

Что если любовь – попытка слить души? Они противятся, союзы распадаются, потому что слияние сродни смерти, смерти твоего прежнего «я». Но тяга может быть так сильна, что даже после расставания люди не могут забыть. Для всех любовь разная, как и все чувства, называемые одними и теми же словами. Набухая, раздуваясь, она заполняет все, каждую щель в существе. И делает жизнь удивительно цветной, осмысленной и теплой.

Непостижимость и прелесть быть женщиной, так ярко чувствовать и преобразовывать нежность. Когда приходит настоящая любовь, принципы отгоняются прочь как шелуха, оставаясь лишь отсохшими словами. Людей, которые не верят в любовь, стоит искренне пожалеть, ведь в жизни они не испытали прекраснейшего, не оказались достойны чужой развернутой души. Это сродни инвалидности, духовной импотенции. Сублимация в виде работы или целования в задницу своих кошечек не рассматривается как достойная альтернатива.

20

Элина воздушность и сила ставили его в тупик, а потом начали восхищать. Она могла с пеной у рта обличать что-то, а на следующий день спокойно смотреть на это. И, что самое важное, что поражало и привязывало Илью еще больше – в ее душе не жило ненависти. Негодование, обида, ущемленное чувство справедливости, но не ненависть. Так во многом она находила себя, так много вбирала, становясь все полноводнее. За ней можно было наблюдать днями, как она сама не замечала своих эмоций, искренне считала себя апатичной и недосягаемой, периодически рьяно отстаивая свои идеалы.

Педантичная до нервозности, безалаберная, легкомысленная и расчетливая, непробиваемая и впечатлительная… первое верно для повседневности и того, что не нравится, отталкивает, второе – в лучшем мире чувств и метафизики. С какой ноги утром она вставала, ту сторону своей натуры и выбирала. Завтра оспаривая то, что проповедовала вчера.

И то, что он видел ее без всего, словно не налипало на нее, не принижало. Она не улыбалась и смотрела в упор, но в ее лице я не отражалось вызова. Не бесстыдство, а совершенное владение своим телом. Эля просилась на экран или холст, а, может, даже в память. Естественнее освежающего дождя. Хороша и с улыбкой, и без, и с одеждой, и без, с макияжем, и без… Словно поцелованная свыше. Когда у женщины грустные глаза, она глупой не бывает. Грусть равна задумчивости, и фальшь горит красным пламенем, выдавая притворщицу.

– У тебя много друзей? – спросила Эля, перекатываясь по комфортным креслам салона, пока они ехали домой к Марине забрать на выходные Анюту.

– Люди с удачной личной жизнью не бывают чрезмерно активными, потому что главное уже есть, они сосредотачиваются на нем и поневоле отбрасывают все, что отнимает слишком много времени. В моем возрасте начинаешь ценить время. Много друзей имеют лишь те, кто, по сути, не нужен никому. Они скачут по верхушкам, ни к кому особенно не прикипая, – спокойно сказал Илья. – У меня жизнь была на редкость удачная. До поры.

Эля знала, что он хранил их семейные фотографии и расспрашивал Анюту о делах матери.

– Вы никогда не хотели еще детей? Я всегда хотела сестру, а в итоге так и осталась единственным ребенком. Конечно, капитал семьи в моем распоряжении, но все же…

Эля невольно смолкла, заметив, как Илья сжал рот. Подумав, что он не хочет говорить о своем браке, она замолчала.

Встречный свет раскрывал размытые дождливые капли стекол, прикрываясь слитым массивом чудно-серых туч. Огромные облака, переходящие уже в тяжелые скопление пара, размытые фосфорным акрилом ярчайшего серого цвета, неоправданно чистого и прекрасного. Ни один другой серый не бывает таким. Облака пожирали запах солнца и топили его в себе. Блуждающий ветер издалека доносил дурманящий аромат разрывающихся белоснежными хлопьями полевых цветов, просачивающийся в салон.

Эля жмурилась, а свет бил ее по глазам столпом разбрызгивающихся искр. Переменчивый поток воды бросался в стекла вперемешку с преломленной радугой белесых солнечных лучей. Сброд кипящих мыслей одновременно и выводил из себя, и радовал. Видения исчезали, выветривались из головы, оставляя лишь мглу. Было страшно их терять. Адель вклинивалась в сознание, разрушая барьеры между ними мощью своего вокала. Музыка журчала какой-то фантасмагорией, отражаясь от ирреальной обволакивающей оболочки цвета индиго.

Она летела сквозь пространство, испытывая кристальное наваждение от прикосновений волос к пальцам. Почти физический отпечаток на коже от ощущения музыки, которая подпитывала и кидала в наслаждение как в пирожное со сливками после сытного обеда – завершающим штрихом.

Наконец, они подъехали к симпатичному дому. Ощущение летнего дождя и чистой просторного обиталища, наполненного запахом одежды, захватило Элю. Столько раз она видела это в кино и жаждала воссоздать в жизни.

21

Никита ждал у двери. Эле показалось, что он не в духе. Никита теперь был не важен. Он досаждал, ничего не понимал. С другом – мужчиной не поделишься интимным, как с женщиной или возлюбленным. Это гнетет.