Никита с прохладцей поприветствовал прибывших, размышляя, почему людям так необходимо влюбляться и пытаться строить отношения? Попытки избежать краха почти всегда нелепы, не говоря уже об их однообразии. Сначала он отнесся к союзу своего то ли бывшего, то ли еще действующего дядюшки и Эли терпеливо, но теперь начал понимать, что Эля заражается доводами Ильи, а он ее настроением, что они формируют какое-то отдельное тело и начинают уже потихоньку критиковать его, формируя коллективное мышление, в хороших парах неизбежное. Они друг друга выслушивают целыми днями напролет и поневоле наполняются идеями друг друга, если те не настолько противоположны, чтобы стать причиной ссор и расставания.
Особенно глубоко засела обида из-за Марины, потому что Никите казалось, что Илья слишком просто отпустил жену. И вот теперь он принялся за Элю… Отравляя ее своим мировоззрением так же, как некогда отравлял самого Никиту. Больно было терять человека, который выслушивал и тактично указывал на его огрехи, а чаще просто сочувственно подбадривал. Который не устраивал истерик из-за перенесенных встреч и невыслушанных монологов. Это казалось разумеющимся до тех пор, пока Инна не показала ему другую сторону женщин.
– А, Никита, погоди немного, – быстро проговорила Марина грудным голосом, открыв дверь и едва пробежав по Илье и Эле взглядом.
Она оставила дверь открытой и торопливо скрылась в гуще прихожей.
Илья попытался представить себе мнение знакомых о своей жене. Эксцентрична в своем свободолюбии, немного надменна, но душевна. Колка, но чуть-чуть, необходима, как щепотка перца поверх свежезаваренных макарон. Кандидатка в Фаины Раневские или Риммы Марковы – подобных стальных дам, прошедших трудный путь с заданной еще в молодости планкой, не так уж много. Установка на невзгоды, выдерживаемая не нытьем, а черным юмором, не проигрышем, а сомнительным путем борьбы. Навалилась и на нее, Илья это знал, усталость от ощущения тупика и несчастья несмотря на видимое благополучие всего.
В Марине была какая-то зрелость, мудрость и при этом сила, даже жесткость, что бывает и у молодых женщин. То ли линия рта, то ли впивающийся прищур, который говорил, скорее, о том, что ей есть что поведать, чем о ненависти к тому, на кого этот взгляд обращен. Тогда Илья все это возненавидел, обвиняя жену в жестокости и черствости.
Илья напряженно смотрел на жену, как бы опасаясь ее нападения. Он как сейчас помнил день, ставший началом конца. Когда изуродованное тело его малышки им показывали для опознания. Ту собаку отловили и хотели стерилизовать. Марина тогда четко сказала уполномоченным, что перестреляет всех собак в округе, если они не усыпят животное. Как ни странно, она победила. Но долго еще потом говорила о том, чтобы отравить всех бродяг в городе. И, похоже, начала ненавидеть Илью за то, что он не поддакивал ей.
– Я больше так не могу, – сказала вскоре Марина потухшим голосом.
Илья полагал, что в постигшей их трагедии они должны стать опорой друг другу. Но до Марины эти простые соображения достучаться не могли. В своем исступленном переживании она забыла всех прочих, считая, что все должно окунуться в смрад вместе с ней, что, раз малышка погибла, оплакивать ее необходимо до конца, повесив на алтарь всех кругом.
Марина не могла простить Илье, что он не стал, как она, мстителем. Что не ожесточился. Что пытался утешать ее, окружить добротой, а ей нужен был соратник, переполненный, как и она, яростью. Сколько писем она написала, сколько инстанций прошла… Как с таким грузом душащей несправедливости вообще можно жить дальше? Марина сама не понимала, как живет, поминутно вспоминая о своей дочери, которой теперь не суждено было вырасти.
– Тебе плевать, – говорила она в тот день, когда он ушел. – Тебе всегда на все было плевать. Я говорила с тобой, а ты только мычал что-то в ответ. Почему мужчины такие пофигисты во всем, что касается человеческих чувств?
– Неужели я был таким плохим мужем? – спрашивал Илья, пока в горле его ком нарастал и кололся.
– Нет. Но теперь это не имеет значения.
– Ты всерьез считаешь, что мне плевать на ее смерть?
Марина не ответила. Он ушел.
22
Никита рьяно взбежал вверх по лестнице. Распахнув дверь в гостевую комнату, он отпрянул. Он мало к чему относился с азартом, мало о чем всерьез волновался и размышлял с гневными или умиленными декламациями, как Эля. Жизнь для него казалась легкой и тихой.
Но сейчас точно по его телу пропустили сильный, пробивающий до сердцевины разряд. Стоило только увидеть ее бретельку, как бы случайно выбившуюся наружу.
Небрежно откинутые волосы, с которыми она упорно работала. Естественность, стоившая больших усилий, чем наращенные ресницы – скрыть ненавязчивый макияж, добиться такого тела, чтобы не нужна была одежда, скрывающая недостатки, блистать чистой кожей, лелеемой масками и увлажненными губами с дорогим на них бальзамом. Противоречиво – уклончивая и естественность – альтернатива естественности истинной.