Лики русской святости

8 мая был обнародован приговор по «делу 54-х»: 11 человек расстрелять, остальных – в ссылки и лагеря. Патриарх, которому в скором времени грозила та же мера, немедленно написал ходатайство председателю ВЦИК М. Калинину (исполнявшему роль ширмы во всех нечистых делах правительства и ГПУ) «о помиловании осужденных, тем более что… они сопротивления при изъятии не проявляли и вообще контрреволюцией не занимались». ВЦИК, проявляя «советский гуманизм», помиловал шестерых, но пятеро мучеников были казнены.

И сколько бы ни повторял патриарх Тихон от лица всей российской Церкви, что политика ей чужда, всякий раз он убеждался: советская власть тугоуха. Приговор по московскому процессу содержал беспрецедентное признание «незаконности существования организации, называемой православной иерархией, тем более что деятельность этой организации преследует и политические цели, умело скрывая их своей внешностью религиозной организации». Эта формулировка, феноменальная по своей абсурдности, окончательно ставила Церковь в советском государстве вне закона. А вместе с Церковью – всё служение, все труды и попечения о ней первосвятителя.

Привлечь патриарха Тихона к суду постановляли также губернские и уездные трибуналы, разбиравшие местные дела о «сопротивлении изъятию». Требовали того же и газеты, надрывавшиеся в антицерковной истерике, переплевывая одна другую в сочинении подробностей «обширного контрреволюционного заговора».

Ранее среди историков считалось, что уже 6 мая Святейшего подвергли новому домашнему аресту. Но архивные документы говорят, что хотя доступ к патриарху в Троицком подворье в эти дни ограничили, однако он оставался на свободе. 9 мая его снова вызывали на Лубянку, и вернулся он лишь поздно ночью. На допросе святителю объявили, что он находится под следствием Ревтрибунала, и взяли с него подписку о невыезде. Патриарх обязывался «по первому требованию… явиться в здание ГПУ для дачи показаний». В ответ на расспросы своего келейника (служителя) на подворье владыка измученно отшутился: «Уж очень строго допрашивали… Голову обещали срубить».

«Боимся очень за Святейшего, чтобы его куда не увезли, – с тревогой сообщала в частном письме одна из духовных дочерей владыки. – Переменился он очень. Постарел, осунулся, потерял прежние шутливые обороты речи. Бедный, бедный…»

За патриарха глубоко переживал весь православный люд.

«Свора спецов по богохульству»

Положение первосвятителя Русской Церкви усугублялось двумя другими обстоятельствами.

Первое – «связь с зарубежной контрреволюцией», по чекистской терминологии. Иными словами, деятельность русского духовенства, выплеснутого гражданской войной в эмиграцию.

За границей в те годы оказалось множество архиереев, рядовых священнослужителей и в то же время – миллионы православных мирян, которые нуждались в церковном окормлении. В 1920 году большинство епископов объединилось вокруг митрополита Антония (Храповицкого), за три года до того бывшего главным претендентом на патриарший престол. В Сербии, где обосновался владыка Антоний, было образовано независимое Временное высшее церковное управление. В 1921 году в городе Сремски Карловцы прошел Русский всезаграничный церковный собор, созванный митрополитом. Святитель Тихон знал об этом соборе и благословил его работу по письменной просьбе владыки Антония. Однако итоги эмигрантского съезда духовенства и мирян стали для патриарха неожиданными. Митрополит Антоний не скрывал своих политических пристрастий и тесных связей с белоэмигрантским «Высшим монархическим советом». Большая часть мирян на Карловацком соборе состояли в той же организации. Логичным следствием этого стал документ, принятый собором, «Послание чадам Русской Православной Церкви, в рассеянии и изгнании сущим», пронизанный политическими настроениями и эмоциями. Один из его пунктов гласил: «…да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли… да вернет на всероссийский Престол Помазанника, сильного любовию народа, законного православного Царя из Дома Романовых».

Для большевиков, правивших в России, подобные заявления были как красная тряпка для быка. И на ком они могли отыграться? На тех, до кого способны были дотянуться в тот момент, – на патриархе, на духовенстве, остававшемся в России. И без того ненавистническое отношение коммунистов к Церкви получало в их глазах дополнительное оправдание, распаляло и без того свербевшую мстительность.