Если бы можно было вернуться в старую библиотеку на планете Идмон… Вернуться в тот далекий день, помня все совершенные ошибки! Сможет ли она в этом случае хоть что-то изменить? Или же все снова повторится? Есть ли хоть один шанс? И был ли он у Кузы? Молли заставляет себя ни о чем не думать. Остаются лишь блики. Они мелькают перед глазами, словно тени прошлого, от которых можно спрятаться только в кромешной тьме. Стать безликой и бесполой. Как хрустальная статуя беременной женщины в галерее Кауфмана. Но возможно ли это?
Молли чувствует, как вздрагивает Гликен. Все кажется таким далеким и ненужным. Чужое тело. Чужие жизни. Молли садится за стол.
– Помогло? – спрашивает Гликена.
Он открывает глаза. О чем-то думает.
– Нет.
– Жаль, – она вздыхает. – Хотя так, наверное, и должно быть. Никаких надежд. Никаких ожиданий. Всегда.
Глава тридцать восьмая
Центральный парк. Машины гудят, демонтируя скульптуры Кэрролл. Крах. Коллапс. Молли смотрит на скульптуры, сравнивая их с незаконченными работами Кузы. С теми, над которыми она работала, желая сбежать от реальности. Тысячи сигарет, сотни литров вина и ни капли правды. Милый вымысел, влюбиться в который могут лишь те, кто ненавидит свою жизнь. Крупицы иллюзий, которые порой значат больше, чем вся правда этого мира. Меняются люди, меняются пейзажи, но дорога остается неизменной. Так думает Молли. А где-то далеко стоит другая Молли. Смотрит на нее и тихо ненавидит, потому что эта Молли сделала все, чтобы этот день принес той, другой, лишь горечь и разочарование. Дорин ушел. Хак уйдет. Отец тоже уйдет. Но судьба Кузы не повторится.
– По крайней мере, она не станет высшей, – говорит Молли Гликену.
Он сидит рядом с ней, жадно пожирая глазами далекий силуэт Кэрролл.
– Это невыносимо!
– Согласна.
– И что дальше?
– Не знаю.
– Нужно принять какое-то решение.
– Решение? – Молли смотрит на него с грустной улыбкой. – Боюсь, даже если ты отрежешь себе мужское начало, это ничего не изменит.
– А если лечиться?
– Как?
– Я разговаривал с доктором Кезардом, у него есть один знакомый…
– Перестань! Как они смогут помочь? Прикажут мне быть Кузой?
– Я показывал им твои рисунки с беременной женщиной.
– Это не мои рисунки.
– Молли…
– Да знаю я! Но поверь, лечение не поможет.
– Ты не знаешь.
– Знаю! – она смотрит на него испуганными глазами. – Поверь. Все станет только хуже. Не надо.
– Почему?
– Потому что я видела это. Видела, чем все закончится.
– Тогда скажи мне.
– Нет, – Молли берет его за руку и тянет к припаркованному ялику. – Пойдем лучше ко мне. Закроемся на неделю. Вино, сигареты, перкодан. Будем вспоминать прошлое и мечтать о будущем.
– А что потом?
– Какая разница, что потом?!
– Молли!
– Что Молли?
– От этого не сбежать.
– Правда? Ты это ей скажи! – она показывает рукой в сторону, где еще недавно стояла Кэрролл. – Думаешь, она поймет? Думаешь, проникнется? Нет! Ей плевать! Лишь бы выставить напоказ свои проклятые скульптуры!
– Так говоришь, словно ненавидишь ее.
– Ненавижу? – Молли до боли сжимает его руку. – Знаешь, как говорят, – если хочешь кого-то обвинить в своих неудачах, то обвиняй себя!
Глава тридцать девятая
– Я – Молли. Молли Эш Кэрролл!
– Вам никогда не снился сон, в реальности которого вы не сомневались? Вы просыпаетесь, а в сознании еще висят обрывки воспоминаний другой действительности. Той, от которой вы должны будете отказаться, приняв то, что считаете приемлемым. Наша реальность – это то, что мы считаем реальным. То, что имеет смысл для нас, и правильность выбора этого ложится сугубо на наше сознание. Мы видим то, что хотим видеть, и не замечаем то, что хотим оставить незамеченным. Тот мир, где мы живем, создаем только мы. Это словно картина, нарисованная нашими предрассудками. У каждого есть своя правда, свои причины, побуждающие к мотивации, восприятие своего социального статуса, свои ассоциации в независимости от того, насколько тривиальными, абсурдными и нелогичными они могут быть.
– Молли! Я – Молли!