Ликующий джинн

— С кем ты разговаривал? — спросил, подходя быстрыми шагами, папа.

— Ни с кем. Я пел. Один рэповский текст, — ответил Славик. — Хочешь, напою?

— Упаси господи! Пошли домой. Напоешь рэп маме, она извелась, пока ты тут дышал воздухом свободы.

Исповедь невидимки

— Так с вами это случилось?

— Как видите… Впрочем, это слово сюда не подходит…

Кубик принимал гостя. Только-только он вернулся из Варшавы, только успел побывать под душем после дороги и взяться варить кофе, как раздался телефонный звонок.

— С приездом, Виктор Александрович! — услышал он голос, слышанный уже дважды. — Надеюсь, у вас успехи? Другого ведь не может быть — я знаю вашу талантливую кисть. В Польше, я слышал, в это время жарко?

Это был Роман Савельевич, шеф-робот.

— Не мог бы я навестить вас сегодня? — продолжал он. — Знаю, знаю, вам не до меня, вы устали, у вас сотня телефонных звонков, но… У меня к вам не-от-лож-но-е дело. Так потерпите меня с полчаса хотя бы? Ну и ладно, тогда через час я буду у вас…

Кубик успел выпить кофе, сжевать высохший кусок сыра, найденный в холодильнике, немного постоять у окна, чтобы с помощью крыш, видных сверху, осмыслить свое возвращение домой.

Потом раздался резкий — так ему показалось — звонок в прихожей. Кубик отворил дверь и увидел… двух парней, стоявших у лифта. Один из них кивнул ему, оба вошли в лифт, лифт загудел и отправился вниз.

— Это мои ребята, — услышал он голос на пустой площадке. — Еще раз здравствуйте, Виктор Александрович. Можно войти?

Кубик машинально посторонился, почувствовал движение возле себя человека, входящего в прихожую, запах сигарного дыма, которым пропах пиджак, и дорогого одеколона.

— Да, да, — услышал он, — от меня остались только запах и голос. И, кажется, это надолго.

Кубик прошел в гостиную, показал рукой на кресло, не зная, где находится его гость. Но тот увидел его жест, кресло примялось.

— Не буду затевать светскую беседу, — раздался вслед за этим надтреснутый голос, — я пришел к вам пооткровенничать. Вы один знаете подноготную моей истории, может быть, вы знаете ВСЕ, но, в силу разных наших позиций, многого мне не расскажете. У вас есть право утаивать от меня секреты…

Кубик, слыша разговаривающую с ним пустоту, не знал, как себя вести, не знал, что происходит сейчас с его лицом, — ему даже хотелось взглянуть на себя в зеркало, чтобы привести лицо в должное выражение. Но каким должно быть лицо, когда разговариваешь с невидимкой?

— Так что с вами случилось? — спросил он.

— Ваш юный друг сказал, что я доигрался. Кажется, он прав. Я заигрался с невидимостью и доигрался. Может быть, виноват я сам, но меня не оставляет мысль, что это подстроено вами. Что скажете?

— Роман Савельевич, нас со Славиком не было поблизости, когда вы "работали" с невидяйкой.

С кресла послышался тяжелый вздох.

— Ваш приборчик больше не действует. Ни туда, как говорится, ни сюда. Он мертв. А я стал безнадежно невидим.

Славик сказал мне, что другого у вас нет и повторил то, что вы говорили мне о его происхождении. Что он с другой планеты. Мои люди — а это, надо вам сказать, классные специалисты — смотрели его и подтвердили: металл оболочки не наш, экран не поддается анализу, начинка, преломитель — далекие, кажется, от наших самых последних находок. Нам до этого еще шагать и шагать.

Другими словами, выхода у меня пока нет. Так?

Кубик только развел руками. Он стоял перед пустым креслом и разговаривал с ним — и моментами художнику казалось, что он еще не пришел в себя после Варшавы, многих встреч там, после дороги.

Голос из пустого кресла только добавлял ощущения нереальности.

— А теперь я, как и обещал, пооткровенничаю с вами… — кресло заскрипело: невидимый гость искал положение поудобнее.

— Когда я был видимым, у меня были кое-какие цели, вам о них знать необязательно… Но став невидимым — может быть, навсегда, — я потерял былую (армейскую, я ведь бывший военный) четкость мышления, мысли мои стали растекаться, я начал вдруг фантазировать — глупейшее, надо сказать, состояние.

Теперь, фантазирую я, я могу осуществлять самые нелепые человеческие желания. Приглашаю вас улыбнуться… Я могу зайти в апартаменты короля Испании Хуана Карлоса… Могу, взяв в объятия Саддама Хусейна, вывести его, ставшего с моей помощью невидимым, на улицу… Представляете их удивление?.. Проникнуть в любую сокровищницу, насладиться видом богатств, выбрать и унести с собой…

Я могу безнаказанно убивать… кого угодно. Но это против моих правил: убийство вне войны не принесет мне ничего, кроме досады. Хотя, разумеется, кое-кого мне хочется иногда грохнуть…

Право, не знаю, что я могу еще…

Я, должно быть, первый человек, попавший в такую заварушку. Мировые писатели пробовали разобраться в психологии невидимок, которых сами изобрели, но каждый решал их судьбу по-своему и тоже, наверно, мучился догадками.

Один из них — помните, наверно? — предложил невидимке обмотать себя бинтами, надеть маску и перчатки… я примерил к себе этот вариант, он мне не подошел: я не хочу превращаться в огородное чучело!