Ликвидатор

В том адском горниле родились не одна, а сразу две силы. Новая русская армия. И новое сопротивление, стремительно расползающееся по всей России. Русские ваххабиты – это уже никого не удивляет.

Какой же путь мы прошли с тех пор…

Я спустился в подземный переход, прислушался – играла. Это был не тот подземный переход у трех вокзалов, другой. Здесь торговали какими то… булочками – не булочками из сахарного теста с начинками, лекарствами, а в пустом промежутке на углу пел гитарист. Пел совсем не так, как поют обычно гитаристы, с вызовом и надрывом, – а тихо и даже, наверное, печально. И голос у него был – совсем не для гитары…

Жил да был черный кот за углом,

И кота ненавидел весь дом,

Только песня совсем не о том,

Как не ладили люди с котом.

Говорят, не повезет,

Если черный кот дорогу перейдет.

А пока наоборот,

Только черному коту и не везет.

Я выкатился из спешащей толпы, встал рядом. Бросил пятихатку в шляпу, в которой негустой кучкой лежала мелочь. Гитарист поднял глаза, у него было с одной стороны странное, как будто мертвое лицо – след залеченного ожога. Срочником был. Механик-водитель вытолкнул его из горящей БМП, а сам – уже не смог…

– «Лестницу» знаешь? – спросил я.

Гитарист кивнул, пальцы побежали по струнам…

Лестница здесь… девять шагов до заветной двери,

А за дверями русская печь и гость на постой,

Двое не спят… двое глотают колеса любви,

Им хорошо… станем ли мы нарушать их покой?

Двое не спят, двое глотают колеса любви,

Им хорошо – станем ли мы нарушать их покой?..

Час на часах… ночь, как змея, поползла по земле,

У фонаря смерть наклонилась над новой строкой,

А двое не спят… двое сидят у любви на игле,

Им хорошо… станем ли мы нарушать их покой?

А двое не спят, двое сидят у любви на игле,

Им хорошо – станем ли мы нарушать их покой?..

Нечего ждать… некому верить, икона в крови,

У штаба полка в глыбу из льда вмерз часовой

А двое не спят… двое дымят папиросы любви,

Им хорошо… станем ли мы нарушать их покой?

Двое не спят, двое дымят папиросы любви,

Им хорошо – станем ли мы нарушать их покой?..

Если б я знал, как это трудно – уснуть одному,

Если б я знал, что меня ждет, – я бы вышел в окно,

А так – все идет… скучно в Москве и дождливо в Крыму,

И все хорошо… и эти двое уснули давно.

– Тебе чего надо? – спросил он, продолжая играть.

– Кто в городе?

– Забыл что-то.

– Забыл…

Деньги предлагать бессмысленно. В свое время мне пришлось многое сделать для того, чтобы стать тем, кто я есть.

– Блэк, – сказал я, – мы с тобой одной крови. Ты – и я…

Пальцы снова пробежали по струнам, извлекая медленный, печальный, куда-то зовущий звук. Потом гитарист прихлопнул руками струны и встал. Ссыпал добычу в карман.

– Ладно, поехали…

– Какие люди…

Питон. Питонище… Длинный, нескладный – но я-то знаю, насколько опасным он может быть… не один пуд соли вместе съели. Потом наши дороги разошлись, причем кардинально. Меня понесло вправо, его – влево. Доходит или дальше рассказать?

Мы сидели в какой-то московской хате в Барыбино, еще в советские времена самом убогом районе города, куда селилась голимая лимита. Сейчас к ней прибавились еще и отморозки, покупающие квартиру ради прописки, таджикские дилеры и прочая шваль. Здесь же были русские – обманутые, с полностью противоположными мне взглядами – но все же русские. Обычные пацаны, девчонки… особенно нравилась мне та, которая сидела в кресле… темные прямые волосы и огромные глаза. Трудно представить, что это создание делает революцию. Но, может, так оно и лучше, чем на панель…

Революция…

Если кто-то еще не понял – я не верю в перемены. Ни в революционные, ни в какие-либо другие. Только в перемены к лучшему. А революция никогда к лучшему не приводит. Сначала такие вот лютики-одуванчики решают, что все несправедливо и единственный способ все исправить – снести все до основания, и затем… Потом они узнают цену всего этого. Пылающие прекрасными порывами души оказываются в застенках, где выживают не самые честные и не самые сильные – а самые подлые. Тот, кто превзойдет своей подлостью систему. Тот, кто сможет стать стукачом и сдавать одних ради того, чтобы могли действовать другие. Тот, кто может брать деньги у богатеев и мечтать экспроприировать их. Тот, кто может переспать с человеком – а наутро ударить его ножом и уйти, потому что товарищи сочли его предателем и стукачом. При том, что стукач – ты сам. Система всегда сопротивляется, система хочет жить. И порождает чудовищ, изверившихся, циничных, но продолжающих борьбу. Любыми средствами и любой ценой, оставляя за собой шлейф боли и беды. И самое страшное – если им в конце концов все удается…

Тогда наступает катастрофа.