Ликвидация (СИ)

В цветущих акациях город!

В цветущих акациях город…

И зал дружно подхватил припев:

У Черного моря!…

К театру по ярко освещенной улице Ленина, грозно рыча моторами, медленно ползли крытые брезентом трехосные «Студебеккеры». Разворачивались, выстраивались в линию. Из машин молча выпрыгивали солдаты, вооруженные автоматами. Быстро, подчиняясь резким выкрикам команды и не обращая внимания на обомлевших одесситов, оцепили здание.

Из кабины головного грузовика выбрался старший лейтенант МГБ. Бегом пересек площадь, не глядя показал озадаченной билетерше у входа красное удостоверение и через минуту оказался в пустом фойе, куда смутно доносились звуки музыки и слитное, воодушевленное пение зала: «Брэ-э-эстская улица… На Запад нас вед-е-е-ет!»

Спустя еще несколько минут, предъявив любопытным чудодейственную красную книжечку, офицер проник в святая святых театра - за кулисы. Там, у пыльных колосников, уходящих на невообразимую высоту, стоял майор Максименко и смотрел на ярко освещенную сцену, где полновластно царил Утесов.

Артист как раз закончил знаменитую «Дорогу на Берлин», раскланялся, прижав руку к сердцу. И, пригасив жаркие аплодисменты рукой, заговорил:

- Где-то подо Львовом после концерта подходит ко мне молодой лейтенант: «Товарищ Утесов, скажите, а вы правда из Одессы?» Я удивляюсь - да, говорю…

Офицер почтительно наклонился к Максименко и что-то тихо спросил. Майор, не расслышав, недовольно сморщился, нетерпеливо замахал пухлой рукой в сторону буфета - туда, мол, иди. И снова превратился в слух, стараясь уловить то, что происходит на сцене, но застал уже финал репризы.

- …Представьте себе, мальчик, таки да! - закончил

Утесов, и сам засмеялся весело, и зал влюбленно подхватил этот простодушный заразительный смех…

В буфете тоже не было никого, кроме мрачной буфетчицы, начальника Управления военной контрразведки округа Чусова и военного прокурора Мальцова. Оба полковника, насупясь, пили теплый лимонад.

Старший лейтенант подошел к Чусову, бросил руку к козырьку, докладывая. Буфетчица навострила уши: как истинная одесситка, она не могла пропустить ни одной новости. Но в этот момент из зала донесся взрыв хохота, плавно переходящий в бурю восторга, - раздалось вступление к коронному одесскому номеру Утесова «Как на Дерибасовской, угол Ришельевской…». И слова старшего лейтенанта потонули в восторженном шуме.

Зал бесновался - не было в мире более одесской песни, чем та, которую собирался спеть Ледя Утесов. И Гоцман, не жалевший ладоней, успел шепнуть Кречетову, пока музыканты играли вступление:

- Сейчас уже многие думают, шо эта песня была в Одессе всегда… Так я тебе скажу, шо ее еще в четырнадцатом году вполне не было. Я ж был вот таким пацаном и отлично помню, шо сочинил ее Мирон Ямпольский…

- Я вас так уважаю, так уважаю, Дава Маркович, но нельзя же пудрить товарищу майору мозги, - похлопал Гоцмана по плечу сосед с заднего ряда. - Мирон сочинил только запев, а если б не два Яши, Ядов и Соснов, то не было б никакой песни… Кстати, шо у вас с носом?…

Гоцман хотел было возразить, но не стал, потому что Утесов запел.

На пол полиграфического цеха наконец спланировал из недр машины последний горячий лист, пачкающий руки свежей краской. И наступила неправдоподобная после нескольких часов непрерывного грохота тишина…

Точно такие же листы были в руках у офицеров Управления военной контрразведки, молча и быстро поднимавшихся по лестницам театра и занимавших позиции у входных дверей. В фойе растерянный донельзя администратор Шумяцкий что-то объяснял полковнику Чусову. Тот снисходительно кивал, поглядывая на часы.

Утесов, не сгоняя сердечной улыбки с покрытого потом лица, исполнял «Одесский порт». Гоцман слушал песню, напоминавшую ему детство, прошедшее в порту, Карантинную гавань, где прохаживались суровые гвардионы Карантинной роты, стояли корабли с красивыми иностранными флагами и пахло так непонятно, маняще - корицей, апельсинами, иногда вином… Он скосил глаза на Кречетова - интересно, как ему, неодесситу, эта песня?… И тут же мгновенно забыл о концерте, потому что увидел, как по проходам между рядов партера растекаются, пригибаясь и стараясь привлекать как можно меньше внимания, вестовые. Их было много, может быть, несколько десятков.

Вестовые почтительно замирали у тех кресел, где сидели большие начальники со своими спутницами. И после маленькой паузы те, тоже стараясь быть незаметными, вставали со своих мест и пробирались к выходу.

«Шо за черт?» - успел подумать Гоцман, прежде чем заметил вестового, склонившегося к ним с Кречетовым.

- Товарищи офицеры, прошу вас срочно выйти в фойе! - прошипел вестовой.

- Шо, прямо сейчас? - недоуменно переспросил Гоцман. - А шо случилось? Война?…

- Это приказ! - прошипел вестовой и, сверившись с зажатым в кулаке списком мест, двинулся к следующему офицеру.