Лили. Сказка о мести

Погруженная в размышления, она достигла ворот Госпиталя для найденышей быстрее, чем ожидала. Тогда она остановилась перед ними и замерла, разглядывая высокие стены, и решила, что этот визит станет ее последним визитом сюда. Она постучала в главные ворота, и сторожа открыли ей и спросили, зачем она явилась. Она показала свою завернутую в простыню ношу и сказала, что пришла вернуть «имущество госпиталя» попечителям. Стражники окинули ее сонными взглядами. Лили вспомнила, что по воскресеньям они часто выпивали, забывая отмечать тех, кто приходит и уходит, и иногда разражались непристойно громким хохотом при виде чего-нибудь: местных кошек, гонявшихся за голубями, мальчишек, фехтовавших палками, хромоногой тягловой лошади. Поэтому она знала, что они не обратят особого внимания ни на нее, ни на время ее прихода, и медленно зашагала ко входу в здание, невозмутимо и без всякого волнения.

Как и ожидалось, в большом холле она наткнулась на толпу людей, в основном это были благодетели в дорогих костюмах, которые пришли убедиться, что на узорчатых потолках приемных было достаточно краски и позолоты и что дети еще не совсем отощали под своей красно-бежевой формой. Но примешивались к ним и деревенские жительницы в своих бумазейных платьях, которые привезли сюда своих приемных детей, чтобы оставить их на произвол судьбы, – женщины вроде Нелли, пытавшиеся заглушить плач и вопли, что прорывались без предупреждения и отдавались эхом, всхлипами и визгом.

Позади толпы Лили увидела мистера Хадсона, который восседал за конторкой и пытался сохранять важный и спокойный вид, но он ее, кажется, не заметил. Лицо ее было прикрыто – отчасти чепцом, отчасти мешком, завернутым в простыню, и Лили удалось пересечь холл и дойти до коридора, ведшего в сердце здания. Она шла будто бы во сне. Словно крошечный искалеченный участок ее мозга обратился в компас, и его стрелка, остервенело дергаясь, уверенно целила на север, а ей оставалось лишь следовать в ту сторону. В коридорах ей попадались люди, но они не обращали на нее внимания, да и она не увидела ни одного знакомого лица. И так же, как и на пути в госпиталь, который показался ей короче из-за того, что она постоянно отвлекалась на вид платанов в роскошном осеннем одеянии, через считаные минуты она обнаружила себя там, куда шла, остановилась и уставилась на дверь. На той все еще висел знак: «Стой. Детям вход воспрещен».

Многие годы Лили мысленно называла это место «Вратами ада», но никогда не произносила эти слова вслух, никому не рассказывала о том, что творилось за этими дверями, в комнате сестры Мод. До тех самых пор, пока она не покинула госпиталь и не нанялась в подмастерья к Белль Чаровилл, гнусное «покаяние» устраивалось «мисс Негоднице» снова и снова, и чем старше она становилась, тем хуже обстояло дело, потому что сестру Мод это занятие, похоже, приводило в срамное исступление. В этом безумном состоянии она шептала Лили, что теперь пришел ее черед – «священный долг» исполнить ее желание и принять «ответное покаяние», столь же прекрасное, как и любое Слово Божие. Когда она отказывалась, сестра Мод плевала ей в лицо. Говорила, что это нужно сделать один только раз и больше она никогда ее сюда не приведет: все будет закончено. Но это не заканчивалось. Это случилось не «один только раз», а множество. Мод вытаскивала Лили из постели посреди ночи, зажимая ей рот, чтобы та не кричала. Она понимала, что это не закончится никогда. Это было дурным пристрастием сестры Мод, подпитывавшим самое себя. Она была его рабой. Она издавала непотребные звериные стоны. Иногда она всхлипывала.

Лили часто думала, что если бы Бриджет не умерла, то она рассказала бы ей о том, что происходило в той комнате, и они с Бриджет пошли бы к попечителям и сказали, что такое нельзя терпеть, что это совершенно неприлично с христианской точки зрения и что сестру Мод нужно уволить. Но сделать это в одиночку… Рассказать вслух о таком позоре… Лили знала, что этому не бывать. Она вынужденно пребывала в отчаянно кричащем безмолвии.

С этого момента все нужно было делать бесшумно. Так это происходило во сне: мир как будто ненадолго остановился, ровно настолько, сколько требовалось, чтобы со всем покончить, потому что все должно было пройти легко.

Лили открыла дверь, на которой висел знак «Стой. Детям вход воспрещен». Но она-то больше не была ребенком. Она была работницей из «Лавки париков» Белль Чаровилл, чье мастерство отметили. Время обернулось вспять и перенесло ее сюда, но уже не беспомощным младенцем в мешке и не девочкой, которую выдергивала из кровати та, кого дети прозвали Зверюгой, а мисс Лили Мортимер, собиравшейся положить конец мучениям всех тех, кто подвергся извращенным наклонностям этой злочестивой женщины. Она собиралась покончить с этим прошлым.