Лили. Сказка о мести

– И вас там не было. И в церкви вас не было.

– Нет.

– Я боялся, что вы уехали.

– Нет. Белль Чаровилл была больна, и мне пришлось за ней ухаживать и ночевать у нее дома.

– Я думал, что с вами что-то случилось.

Она шагает в глубину комнаты, которую все еще согревают посеревшие угли, и Сэм Тренч заходит внутрь, и она закрывает за ним дверь. Она жалеет, что выпила джина и теперь с трудом соображает, что ему сказать, и все мысли ее разбегаются в стороны, кроме одной: почему у него такой пасмурный вид. Она находит в себе силы спросить его, не хочет ли он снять свое толстое пальто. Он начинает расстегивать пуговицы, а потом делает нечто странное. Он снимает пальто, накидывает его ей на плечи и, все еще держа его за лацканы, притягивает ее к себе. И тогда она оказывается в коконе его запаха, между его тяжелым пальто и его теплым телом, и лицо ее прижато к его плечу, и его руки нежно смыкаются вокруг нее.

Ей хочется поднять лицо и взглянуть на него. Она жаждет, чтобы он ее поцеловал, но волнуется, что ему будет неприятно от вкуса и запаха джина, поэтому стоит не шелохнувшись и льнет к нему, вжимается щекой в темную саржу его форменного костюма и думает: «Таким все и должно остаться между мной и Сэмом Тренчем – заклейменным бренностью человеческого мира. Иначе и быть не может».

Через несколько минут безмолвия он шепчет ей:

– Я должен кое-что сказать вам, Лили.

И тут она понимает, что пришел момент расплаты. Но ей невыносимо думать о том, что вот сейчас он предъявит ей обвинение, хотя она завернута в его пальто и грудью чувствует, как бьется его сердце. Поэтому, не выбираясь из его объятий, она говорит:

– Вы можете сберечь слова. Я знаю, о чем идет речь, и сама расскажу вам, как все произошло.

И она выпускает правду на волю. Укрывшись в объятиях Сэма, она рассказывает, как в первый день в Госпитале для найденышей сестра Мод отняла ее у Нелли Бак, и как потом прозвала ее «мисс Негодницей», и как порола и наказывала, и как позже украла у нее письмо от благодетельницы, и как после этого поняла, что Лили Мортимер у нее в руках и что она может поступать с нею, как ей хочется. И что «хотелось» ей унижать и стыдить ее, поэтому Лили проживала свои дни там в состоянии горького оцепенения.

Сэм молчит. Огонь почти потух, и Лили начинает зябнуть и радуется, что завернута в толстое пальто. Кажется, что пальто, которое согревает и скрывает ее, уже не предмет одежды, но место, безопасное и хорошо знакомое пространство, и ее признание случится здесь и только здесь, и когда все будет сказано, она почувствует, что колоссальный груз свалился с ее плеч, и спокойно встретит то, что ей уготовано. Но она должна рассказать историю своими словами. Это ее история, и она навсегда останется ее историей, и сейчас важно, чтобы Сэм это понял. Есть только ее правда. Она рассказывает, как пошла в госпиталь Корама за мешком и, будучи там, увидела, как сестра Мод сжимает своей рукой шею другой девочки, лет девяти-десяти, не старше, и подумала обо всех тех ушедших годах и жизнях, разрушенных гнусными поступками Мод.

– Я оглянулась по сторонам, – говорит она, – будто там мог найтись кто-нибудь, кто смог бы взять это на себя, покончить с сестрой Мод, но я знала, что такого человека нет. Было одиноко. Было страшно. Но я должна была это сделать. Мне казалось, что злодеяния Мод ничуть не лучше злодеяния моей собственной матери, оставившей меня волкам на съедение.

Сэм размыкает объятия и кладет свои сильные руки ей на плечи, и отстраняется, чтобы взглянуть в ее лицо. Она видит бессильную печаль в его глазах и понимает, почему он выглядел столь удрученным, когда пришел, – он понимал, что следующим утром ее посадят в тюрьму и все его томление по ней останется неутоленным до конца его жизни.

– Что ты наделала, Лили? – шепчет он.

– Мод спала. Я увидела ее седые волосы на подушке. Старики обычно добродушны, но она была другой. Ее волосы выглядели так же, как волосы в том мешке, поэтому я достала их, затолкала ей в рот и зажала его рукой. Она тут же открыла глаза. Думаю, мне хотелось, чтобы она знала, что это я ее убью. Потом она начала задыхаться, и этот звук был ужаснее всего, что я слышала в жизни. Это было невыносимо. Меня мутило от ужаса. Я должна была его заглушить. Поэтому я накрыла подушкой ее лицо и надавила. Руки у меня сильные благодаря тому, что я всю жизнь трудилась, поэтому мне удалось удерживать ее и не слабеть, и, думаю, прошло не больше пары минут, прежде чем ее тело обмякло и затихло.

Даже в сумраке комнаты Лили видит, как побледнел Сэм. Глаза его расширились и полны ужаса. Он отходит от нее и оседает в старое кресло, и вцепляется в его подлокотники, словно боится упасть. Придерживая пальто на плечах, Лили подходит к нему и опускается на колени рядом.

– Я всегда знала, – говорит она, – что со временем подобное все равно станет явным. Но для меня было важно, чтобы ты услышал правду из моих уст. Я поняла, что ты уже все знаешь и пришел, чтобы арестовать меня, но…

– Нет. Нет, Лили…

– Ты говорил, что хочешь что-то сказать, и по твоему горестному виду…