Лилия и шиповник

Жан-Мишель, к которому были обращены эти слова, вконец растерялся — разве мог он представить, что проведет ночь в такой близости от наследника короны. Но мальчик сильно продрог и нерешительно прислонился к Генриху. Принц крепко обнял названного друга и закрыл глаза.

Под кашель, храп и невнятные бормотания задремавших бандитов мальчишки вспоминали о бурных и жестоких событиях прошедшего дня. Так, превозмогая холод и согревая друг друга дыханием, они и не заметили, как уснули...

Принцу так и не удалось толком выспаться — донимал холод, сводящий все члены; камни впивались в тело, и жалили ледяными иглами, словно скорпионы. Он всю ночь вертелся, пытаясь устроиться поудобней, задевая Жан-Мишеля то локтем, то коленом. Особенно худо стало под утро, когда даже призрачное тепло от угасшего костра перестало согревать...

Утро не доставило радости. Мальчишкам казалось, что их тела превратились в отбивные; кости ныли, словно у стариков. Вдобавок ко всему нарастающий голод. Губы пересохли, очень хотелось пить. Жан-Мишелю было не привыкать к подобному состоянию, а вот Генрих совсем расклеился. Появился насморк и очень нехороший кашель.

— Эй, бродяги, что-то мне не нравится наш принц, — заметил походя Реджинальдо, внимательно приглядевшись к Генриху. — Если он загнется, нам всем не поздоровится от хозяина. Ну-ка, тащите его к огню!

Генриха быстро перенесли к костру, растерли окоченевшие руки и ноги, дали выпить немного вина. Потом накормили все той же рыбой.

Принц не спешил благодарить, принимал все как должное.

— Дайте и Жан-Мишелю поесть, — сказал он таким тоном, словно отдавал приказ лакею.

— А вот за него нам ничего не будет, — оскалился Реджинальдо.

Генрих не понял шутки и гневно вскинул голову.

— Я требую к нему столько же внимания, как и ко мне! Мы оба в равном положении!

— Ладно, не будем спорить по мелочам, — миролюбиво ответил бандит. — Лови!

Он бросил Жан-Мишелю кусок рыбы, не настолько большой, чтобы насытиться, но и не такой маленький, чтобы умереть с голоду.

Однако сидеть весь день в пещере бандитам не хотелось и они выбрались на солнце. Пленникам тоже было позволено покинуть темницу.

Генрих с нескрываемым удовольствием подставил лицо теплым лучам. А Жан-Мишель принялся осматривать окрестности. Может, королевские суда уже совсем рядом?

Но море было пустынным — лишь черные громады островов цепочкой раскинулись с запада на восток. Их было не меньше десятка и похожи они были, словно близнецы.

* * *

Так прошло три дня. Бандиты пребывали в растерянности — их главарь уже должен был вернуться. Еда заканчивалась, воды становилось все меньше. Можно протянуть еще несколько дней, а что дальше? Умирать голодной смертью они совсем не желали.

Пленникам и вовсе пришлось туго. Им давали все меньше и меньше еды, а то и просто отмахивались.

Генрих ослабел. Его лицо осунулось, потускнело, под глазами появились черные тени. Жан-Мишель выглядел не лучше.

И вот Реджинальдо решил не ждать шхуну с запоздавшим атаманом. Он самолично привязал к поясу Жан-Мишеля большую шляпу и погнал его на скалы, собирать птичьи яйца.

— А почему вы чаек не настреляете? — спросил мальчик перед уходом.

— Пороха у нас в обрез, на десяток выстрелов от силы, — ответил Реджинальдо. — Пожадничал наш атаман. Должно быть, решил, что врагов нам тут не встретить. Ну да ничего, если прижмет, то устроим и охоту. А пока что хватит мне зубы заговаривать, двигай!

Генрих рванулся было вслед за другом, но бандиты придержали его порыв.

Цепляясь негнущимися деревянными пальцами за камни, Жан-Мишель карабкался вверх. Ветер свистел в ушах, забирался острыми иглами под одежду, высекал слезы из-под покрасневших век. С отчаянием смертника мальчишка забирался все выше.

Чайки беспокойно снуют совсем рядом, едва не касаясь крыльями. Первая добыча — на крошечном пятачке разместились несколько серых в крапинку яиц, похожих на груши. Жан-Мишель складывает их в шляпу, стараясь не придавить. И вновь продолжает путь по карнизу в три ладони шириной. Чайки орут, мечутся, они уже поняли, что грозит их будущим птенцам. Еще немного, и они бросятся в атаку на врага.

Но шляпа уже почти полна, в ней уместилось чуть больше дюжины яиц. И Жан-Мишель облегченно вздыхает — можно возвращаться. Впрочем, обратный путь ничем не легче. Все такой же смертельный риск, все такой же ледяной ветер, не прогреваемый даже солнцем.

Через полчаса Жан-Мишель передает добычу в руки Реджинальдо.

— Чего так мало набрал? — недовольно ворчит тот. — Совсем разленился!

— Да я чуть не сорвался там!.. — пытается оправдываться мальчик.

— Ты мне еще перечить вздумал?! — Реджинальдо отвешивает мальчишке такой пинок, что тот, не удержавшись, летит на камни. — И в другой раз хорошенько подумай, прежде чем возвращаться без добычи!

Жан-Мишель всхлипывает, потирая ушибленные локти, и молча забирается в пещеру. Он не жалуется Генриху, у принца и так весьма неважный вид. А Генрих просто молча обнимает друга, с которым уже успел попрощаться навсегда.

Еще два-три дня можно продержаться, но на этом острове жить нельзя! Это понимают и разбойники, и их пленники.