Лилия Лукина- Если нам судьба...

В администрации цирка, узнав, что на представление хочет попасть Власов, тут же засуетились. Директор сам лично проводил нас к отдельной ложе, а в соседней, директорской, уже сидели Лидия Сергеевна с внуками и неизменными охранниками. Куда ж без них? Предложение .директора пообщаться после представления с коллективом, который почтет за честь и так далее, Власов вежливо, но твердо отклонил.

Представление было так себе, чувствовалось, что артисты уже сидят на чемоданах, но некоторые номера были очень забавными, например дрессированные собачки. Внуки были в восторге. Власов от них просто глаз оторвать не мог, на арену он и не смотрел.

— Это ужасно, я ее совершенно не понимаю, как можно так рисковать,— бурчал он, услышав, что внуки упросили Лидию Сергеевну купить им по второй порции мороженого.— Они же заболеют. Нет, у нее определенно совершенно нет характера.

— Просто она их очень любит,— сказала я,— и соскучилась по ним — она же их, наверное, целый год не видела. И они этим пользуются, как и любые другие дети, чему же удивляться?

Представление закончилось, и Печерская — сегодня на ней был костюм цвета морской волны, который очень мало кому идет, но ей подходил идеально — с внуками ушла в сопровождении директора, а чуть позже мы увидели, как их машины выезжают из двора цирка.

— Леночка,— Власов был очень серьезен,— где бы нам с вами устроиться, чтобы спокойно пообщаться? Понимаете, я очень хочу до конца разобраться в этой ситуации. Что же такое в действительности произошло тогда, много лет назад, из-за чего Екатерину Петровну,— ого, уже не Катеньку,— не хотят знать в этой семье? С одной стороны, четверо внуков, и каких,—- он невольно улыбнулся,— а с другой — она, по отношению к которой я тоже не хочу быть ни подлецом, ни предателем. Кто был прав, кто виноват? Помогите мне, Леночка, если вы что-то знаете.

— Давайте поедем ко мне, Александр Павлович, там и поговорим,— предложила я, ведь у меня для этого разговора все было давно готово.

— Располагайтесь, а я пока кофе займусь,— сказала я, когда мы вошли в мою квартиру, и показала на кресло.— Кстати, посмотрите вот это,— я кивнула на папку с завязками, которую получила в свое время от Крысы. Только теперь там, кроме бумаг, лежала еще и кассета с записью моего разговора с бабой Дусей и Ксаной. Магнитофон я предусмотрительно поставила на журнальном столике рядом.

Власов сел в кресло, взял папку, а Васька, которого я не успела перехватить, тут же залез к нему на колени, я аж удивилась — не помню я, чтобы он к кому-нибудь относился с таким доверием, только к Кольке, да и то по большим праздникам. Ну ладно, это его кошачье дело. И я ушла на кухню, где стала неторопливо готовить кофе: немного освежила зерна, разогрев их на маленькой медной сковороде, молола их в ручной мельнице, потом варила кофе на почти невидимом огне с добавлением специй — Матвей был прав, я действительно не удержалась и стала экспериментировать, чтобы приготовить кофе по-дьявольски. Когда я услышала щелчок клавиши магнитофона и первые слова бабы Дуси: «Садись, детонька, и говори все, как есть», то поплотнее прикрыла дверь. Господи, какой же кошмар сейчас предстоит пережить Александру Павловичу!

Когда я вошла с кофе в комнату, Власов сидел, согнувшись, упираясь локтями в колени, на которых по-прежнему лежал Васька, и прятал лицо в ладонях. Услышав мои шаги, он, не поднимая головы, сказал:

— Я убью ее. Эта гадина не имеет права жить.

— Не надо, Александр Павлович, не стоит вам руки об нее пачкать. А для суда у нас с вами нет никаких вещественных доказательств. Единственное, что я никак не могу понять, зачем она все это сделала? С Добрыниными все понятно, но с вами?

— Вряд ли ради денег — она ведь намного богаче меня. Ей за библиотеку совершенно невероятные деньги предлагали, но она отказалась. Я не знаю, зачем ей надо было убивать Настеньку. Но зато я теперь понимаю, почему я смог пережить ее смерть. Странное чувство — умом понимаю, горе страшное, непоправимое, а душа не болит. Все удивлялись, что я такой спокойный. А ведь сначала жить не хотел... Вам, Леночка, это трудно понять... — Власов, наконец, оторвал голову от рук и посмотрел на меня, в глазах у него стояла смертельная тоска.

— Ошибаетесь, Александр Павлович, я все это пережила и очень хорошо вас понимаю. Я тоже не хотела жить, только меня никто травкой не поил, и все круги ада я собственными ножками протопала,— я достала фотографию Игоря и показала Власову.

Он внимательно посмотрел на нее и сказал только одно слово:

— Верю! — и, помолчав, добавил: — Вот, значит, почему у вас такие глаза. То-то вы их за очками прячете... — и, резко меняя тему, спросил: — Что же мы с вами делать будем? Ведь нельзя же это все так оставить? Да и понять я хочу, зачем ей все это понадобилось?

И Власов начал гладить Ваську, который довольно замурчал.