Лилия между тернами

Его взгляд прикован к разбитой машине, из которой достают маму. Чужие люди кладут её на какие-то носилки и зачем-то накрывают с головой. Разве маме не будет страшно в темноте? Я спрашиваю папу, но он опять не слышит и не отвечает.

Он все смотрит и смотрит, как маму уносят и забирают в какую-то машину, над которой раздражающе мерцают огни. В его глазах слёзы, и я понимаю, что все очень плохо, и плачу вместе с ним…

— Ники, девочка моя, не плачь, — шепчет голос в темноте.

Я знаю этот голос. И я его… люблю. Он хочет вытащить меня из этого причиняющего боль марева, но ему не удается.

Мы с папой стоим рядом. Он обнимает меня и нежно целует в лоб.

— Я люблю тебя, Доминика, — говорит он, грустно улыбаясь. — Я очень люблю тебя и всегда любил. Прости, что не говорил этого каждый день. И прости, что больше не могу защитить тебя. Будь сильной.

Я тяну к нему руки, но его уже нет, и только темнота вокруг меня. Холодный дождь больно лупит по моему почти обнаженному телу. Я слышу волчий вой. Он повсюду вокруг меня. Меня окружили, и я слышу их приближение и чую их мерзкий запах в темноте.

Я знаю, что они близко, совсем близко. И бежать мне больше некуда, и нет никого, кто спас бы меня. И я кричу, потому что я не столько боюсь смерти, сколько ужасаюсь того, что может произойти перед ней.

— Ники, немедленно проснись! — Римман трясет меня за плечи. — У тебя опять кошмар, принцесса. Давай, открой глаза и взгляни на меня!

Я не хочу открывать глаза, и Римман рычит на меня и приказывает:

— Открой глаза! Сейчас же! — я подчиняюсь и встречаюсь с его серыми глазами. — Смотри на меня, девочка. Это все неправда! Ты ведь понимаешь, что все это нереально! Смотри на меня, Ники! Я настоящий, а все остальное только плохой сон.

И я смотрю на него, смотрю. А потом начинаю гладить его склоненное надо мной лицо. Зарываюсь пальцами в волосы. Он теплый и живой, и я хочу почувствовать это прямо сейчас, как никогда в жизни. Больше, чем дышать.

Я обвожу пальцами его губы, и они вздрагивают от моего касания.

Моя рука, лаская и запоминая, скользит по его немного колючей щеке и линии челюсти, и Римман издает тихий стон, и его серые глаза темнеют и разгораются только ему присущим мрачным пламенем. Раньше оно пугало меня, приводило в ступор, но сейчас все по-другому.

Теперь знаю, что именно я его причина, и это зажигает меня в ответ.

Я приподнимаюсь и касаюсь рта Риммана губами, и мгновенно его тело рядом со мной становится похоже на горячую, гибкую сталь.

— Что ты делаешь, Ники? — почти грубо он отстраняет меня от себя, но я тянусь обратно и снова целую эти твердые губы.

Римман замирает и кажется даже перестает дышать. Его губы не отвечают мне, но я не отступаю, и касаюсь, и облизываю снова и снова.

Мужчина делает хриплый жадный вдох, будто задыхается и, наконец, отвечает мне. Рот Риммана в одну секунду становится требовательным и подавляющим. Он не целует, но будто поглощает меня, и я благодарно прижимаюсь к нему со стоном.

Тяжелое тело придавливает меня к постели, распластывая. Колено Риммана почти грубо раздвигает мои бедра, и он со стоном опускается, дрожа и не прерывая наш поцелуй. И он уже на мне так близко, что нужно всего лишь одно движение, чтобы наш контакт стал полным.

И я знаю, что будет больно, но не боюсь.

Вдруг Римман резко отстраняется и с яростью смотрит на меня.

— Во что ты играешь со мной, жестокая принцесса? — хрипит он, захлебываясь дыханием.

— Это не игра, Рим, — я снова провожу пальцами по его лицу, и он на несколько секунд закрывает глаза, словно испытывая что-то безумно приятное, но затем открывает и снова гневно смотрит на меня.

— Ты хоть понимаешь, на что сейчас даешь мне разрешение?

— Да, Рим, понимаю. И хочу этого!

— Чего хочешь? Скажи это сама! — рявкает он, содрогаясь всем телом.

— Хочу тебя. Во мне. Хочу заниматься с тобой любовью, — выдыхаю я и целую его жесткий подбородок.

— Такие, как я, не занимаются любовью. Я просто буду тр*хать тебя, ты это понимаешь, Ники? — его голос звучит глухо, и он говорит медленно, словно с трудом вспоминает слова.

Его же глаза продолжают просто сжигать меня, изучая предельно тщательно в поисках сомнения или страха. Но это напрасно, потому что я его больше не боюсь.

— Я все понимаю. Но это ничего не меняет.

Римман стонет так, словно ему безумно больно, и по его телу пробегает жесткая судорога. Его плоть на моем животе — твердая и раскаленная — истекает влагой. Мои легкие уже до предела наполнены запахом его вожделения, мой мозг почти в нирване от предвкушения и дикого мандража. И все, чего я сейчас на самом деле хочу, это быть наполненной им изнутри, чтобы мои ощущения стали окончательными и совершенными. Я решаюсь сделать движение бедрами, создавая такое желанное сейчас трение.

Римман яростно рычит на меня и вжимает меня в постель так сильно, что я оказываюсь обездвиженной, а его пульсирующий член вдавливается в мой живот и лобок до боли, заставляя вскрикнуть.

— Я не остановлюсь, слышишь, Ники? Даже если будешь умолять! Ты это понимаешь?

— Да, — и я целую его снова.