Лилия между тернами

— Когда я возьму тебя, то этого будет уже не изменить. Ты навсегда станешь моей. Даже если позволишь коснуться себя другому мужчине, то все равно он всегда будет лишь посягать на мою территорию. Ты понимаешь?

— Да, — я вцепилась в волосы Риммана и притянула его к себе для жадного поцелуя.

Все, что будет сказано и сделано этой ночью, растает с наступлением утра. Римман не любит меня. Я не нужна ему. Но он сейчас очень нужен мне. Я нуждаюсь в его тепле, в забытьи, что может дать мне только он. И сейчас я куплю это тепло любой ценой.

Я знаю, что Волки никогда не отступят. Они все равно достанут меня рано или поздно. Все, что остается мне, это просто какое-то время для того, чтобы жить. Я могу его потратить на страх и агонию. Но могу начать жить в полную силу без оглядки на будущее и без опасения причинить кому-то боль и разочарование. Это моё время, сколько бы его ни осталось, и я хочу, чтобы было так.

Римман вливает в поцелуй всю жажду, которой, наконец, дает волю.

— Плевать на причины… — задыхаясь, бормочет он и обрушивает на моё тело целое море обжигающих ласк, в котором я тону и захлёбываюсь.

Римман так безжалостен, он не пропускает на моем теле ни одного сантиметра, словно задался целью сжёчь всю мою кожу без остатка своим пылающим ртом. Все мои попытки ласкать его в ответ он пресекает, прижимая мои руки к матрасу.

— Лежи, Ники, это моя ночь, — рыкнул он на меня.

Я отдала себя в его власть и позволила сознанию просто следовать туда, куда он вел меня опять и опять. Во мне сейчас нет пределов и запретов, Римман стер их без остатка, как и разделяющую нас грань. Я чувствую, как наслаждение, которое он заставляет меня испытать раз за разом, перекатывается волнами из меня в него и возвращается обратно с его нечеловеческими звуками и оголенными эмоциями, распыляя меня на атомы снова.

Моё телоизнемогает, горло сорвано, кожа мокрая от пота, и каждая мышца трясется.

Мой разум переполнен диким коктейлем ощущений моих и Риммана. Каждый раз опускаясь на землю после очередного взрыва, я умоляю его остановиться, потому что, кажется, уже почти не жива.

Но Римман что-то шепчет и рычит в мою кожу и влажную плоть и находит новый способ заставить меня кричать и извиваться.

Когда его тяжесть опять оказывается на мне, я уже онемела и совершенно не чувствую своего тела, ни единой его части.

— Я знаю, Ники, что этот раз будет только моим, — хрипит Римман. — Но так будет в первый и последний раз.

И словно раскаленная живая сталь врывается в моё естество, двигаясь плавно, но совершенно неумолимо. И это очень больно. Если бы у меня еще были силы и голос, я бы орала и царапалась. Но я только впиваюсь зубами в его плечо и замираю, ожидая, когда же боль отхлынет.

Римман пожирает моё лицо глазами, и по нему градом льется пот, капая на мои щеки и лоб. Его тело содрогается, и мускулы вздулись под кожей, как будто готовы лопнуть.

Не знаю спустя сколько времени боль ослабевает, и я расслабляюсь.

— Обратной дороги нет для тебя, Ники. И я ни за что не буду просить прощения ни сейчас и никогда, — рычит Римман и делает первое плавное движение.

Боль возвращается, но уже не такая. Она тесно переплетена с растущим чувством близости и удовольствия от предельной наполненности. Я не отрываясь смотрю на Риммана, движения которого становятся все быстрее и требовательней. И каждое следующее его скольжение во мне что-то меняет безвозвратно. Каждый раз боль делает шаг назад, сдавая позиции, уступая место чему-то новому. Нет, я не назвала бы это наслаждением, но это его некий предвестник.

По лицу Риммана, сменяя друг друга, скользило столько эмоций, что меня словно затянуло в его экстаз, всю сокрушительную силу которого я читала сейчас по его лицу. Римман был открыт и уязвим передо мной прямо сейчас, и это неожиданно наполнило меня радостью и удовольствием совсем другого рода.

Дарить ему себя оказалось таким безумно незнакомым, но при этом сокрушительно прекрасным ощущением, что я просто стала задыхаться.

Его мимика и тело откровенно говорили мне, что он близок к краю. Движения Риммана стали резкими, и руки сжали меня до хруста костей.

— Н-и-и-к-и-и-и! — взревел он, выгибаясь и содрогаясь.

Я смотрела на сведенное судорогой экстаза мужское тело, на его запрокинутую голову, на натянувшиеся жилы на шее и дергающееся горло, из которого все еще рвались стоны, и просто уплывала на мощных волнах его неистового удовольствия. Угасающие рывки его плоти внутри меня добавляли всему еще больше остроты и реальности.

Изнеможение наполнило каждую клетку моего тела, и я почувствовала, что сознание ускользает. Римман опустил голову и стал целовать меня так нежно, словно выворачивая себя на изнанку в каждом касании губ.

— Теперь уже ничего не важно, моя принцесса, — хрипло зашептал он. — Даже если ты завтра проснёшься и пожалеешь, я больше не отойду и на полшага, Ники. Слышишь? Ты сама сделала выбор, и я не позволю тебе поменять своё решение.

Он еще что-то шептал, но я уже не могла удержать сознание и просто соскользнула в сон.

Глава 13

— Ники, просыпайся!