Лилия между тернами

Я не унималась и все пыталась достать его, несмотря на удушающий захват ошейника. Ариману явно надоело моё сопротивление.

— Хватит! — рявкнул он, и тяжеленная ладонь мощным ударом заставила поплыть все в голове. Я обмякла, и лицо Аримана оказалось прямо над моим. — Я достаточно ждал, Доминика. Я боготворил тебя и мечтал, что ты будешь моей принцессой. Только моей! Только я имел право прикасаться к тебе и брать твое тело! Только для себя я берег тебя столько лет, не давая даже приблизиться никому! Но ты оказалась такой же тупой шлюхой, как и все! Сбежала в тот момент, когда мы уже должны были стать счастливы навсегда, и отдалась этому гребанному отморозку!

Член Аримана надавил на мой вход, и я закричала от боли. Не обращая внимания на мою реакцию, он проталкивался в моё тело, хрипя и тяжело дыша.

— Тварь! Для него ты была влажной? — и мою другую щеку обожгла пощечина. — Тебе, мать твою, нравилось чувствовать его член в себе? А, тварь? Нравилось, как он тебя тр*хал?

Прорвавшись вглубь, Ариман остановился, сильно трясясь всем телом. Его немалый вес опустился на меня, и он неожиданно стал покрывать жадными поцелуями мои горящие от его ударов щеки, глаза и шею. И в этих неистовых движениях губ была болезненная потребность, нездоровая, жалкая и от этого еще более отталкивающая, чем даже его грубость.

— Доминика, моя, только моя Доминика, — бормотал он, мечась по моему лицу суматошными губами и ощупывая, как слепой, трясущимися пальцами. — Все не должно было быть так! Я же люблю тебя. Как же, на хрен, я тебя люблю! Ты же меня измучила, на части рвала каждый день. Я не мог спать все эти дни, пока тебя не было! Живьём горел, представляя тебя с этим гребаным козлом! Но теперь ты моя! Моя, моя навсегда.

Его плоть внутри меня разбухла, причиняя больше боли, и дергалась. Он толкнулся внутри меня раз, и еще и, задрожав всем телом, выгнулся и взревел. Весь его немалый вес придавил меня, не давая сделать вдох. Его тело продолжало сокращаться, а дыхание оставалось хриплым и мучительным.

Я лежала, экономя каждый вдох и концентрируясь на одной трещинке в потолке. Отгораживая сознание от боли и унижения.

— Это того стоило? — презрительно выдавила из себя. — Стоило того, чтобы убивать?

Ариман скатился с меня и сел рядом, переводя дыхание.

— Это всё твоя вина! Если бы ты заметила меня, и если бы старый Барс не был таким упертым глупцом и не отказался наотрез от новых возможностей, то сейчас все были бы живы и счастливы. Единственный, кого бы бортанули, был бы твой женишок.

— Нет. Все это произошло потому, что ты долбаный психопат, убийца и неблагодарная тварь, — без эмоций произнесла я, не желая смотреть на Аримана.

Взревев, он опять навис надо мной.

— Заткнись! Не смей говорить так со мной! Ты теперь моя вещь, моя рабыня и должна говорить, только когда я позволю и то, что хочу услышать! — его лицо было жутким, и в глазах сейчас ни проблеска прежнего Аримана, только сплошной мрак безумия.

— Пошёл ты!

И тогда он стал бить меня, нанося удары с такой сокрушительной силой, что я поняла — каждый следующий может стать последним для меня. Ариман сыпал самыми грязными ругательствами, продолжая избивать меня. Я услышала, как хрустнули мои ребра, и сознание милосердно покинуло меня. Очнулась я от того, что меня умывали. Ариман что-то тихо успокаивающе шептал, держа меня у раковины и смывая кровь с лица.

— Прости меня, Доминика. Я не хотел, — я услышала, как он всхлипнул. — Ты опять сама вынуждаешь меня так поступать с тобой. Я же люблю тебя. Тебя одну на всем свете, и пойду на все ради того, чтобы ты была моей. Чтобы мне принадлежало не только твоё тело, но и душа, каждая твоя мысль и взгляд. И если для этого нужно причинять тебе боль, то это только твоя вина!

Его голос звучал растеряно и даже жалко, подчеркивая его полнейшее безумие. Он касался меня очень бережно, словно был сейчас совсем не тем же человеком, что только что с яростью калечил моё тело. Ариман вернул меня на матрас и снова, раздвинув мне ноги, толкнулся внутрь.

В моей камере не было окна, и я не знаю сколько часов все продолжалось. Ариман то жалел меня, лаская и поливая слезами воспаленную кожу, и говорил как любит, выцеловывая расцветающие на моем теле следы от его кулаков, шептал, как безумно желает и сходит с ума. То опять приходил в ярость, не видя от меня отклика, и опять осыпал ударами. Он обладал моим уже безвольным телом раз за разом, вначале стараясь быть даже нежным, но потом опять срываясь на звериную жестокость, вдалбливаясь с остервенением и рыча мне в лицо оскорбления за то, что он не единственный, кто обладал мною.

Это длилось целую вечность. И закончилось в один миг. Открыв глаза, я просто увидела, что Ариман одевается. И поняла — хотя бы прямо сейчас все закончилось.