Лиловые бабочки (СИ)

– А вот тебе прямо всё расскажи, да? – язвительно произнёс он. – Говорю, большое у меня счастье. Тяжёлое. Но счастье. Всё моё. Целиком. Я счастлив.ЧудесныйНовый год. Все желания исполняются, прикинь?

– Не все, – грустно заметил Илья. – И не у всех.

– Просто ты, видимо, неправильно Дедушку Мороза попросил. Я вот хорошо попросил, теперь кицик у меня есть. Всегда хотел кицика. Полгода хотел. С самого первого дня знакомства. И теперь она моя.Насовсем. Убедил, наконец. Так хорошо... Нереально просто...

Вот же ж... актёрище. Я аж слезу пустила. Мы тоже кое-чего могЁм, знаете ли.

– Ну ты чего? – растроганно произнес Ванька. – Ну я ж правду говорю...

– Да что-то накатило... – хлюпнула носом я.

– Такая чувствительная киса, – проворковал Ванек. – Ох, ну не плачь... Оставь слёзки на попозже, с удовольствием их посмотрю в постельке.

Ладно, козлина, переиграл и уничтожил. Как обычно.

* * * * *

Из города Ванька приехал с букетом синих роз и набором пирожных. Моих любимых пирожных, просто к слову. Запомнил, надо же.

– Удивил, – честно признала я.

– Котя, я всё-всё для тебя сделаю, в лепешку расшибусь, – закусил губу Ваня. – Просто позволь быть рядом... Мне правда не надо чего-то особенного. Я и малому рад, поверь. Просто... Ну... Я всегда буду рядом, обещаю. Не прогоняй, умоляю…

Такой надрыв... Такая печаль в голосе... Такое неверие, что действительно мы – пара. Наконец-то...

В тот момент слеза у меня капнула отнюдь не актерская. Мне такого ещё никто не говорил. Но Ваньке ни о первом, ни о втором знать было знать совсем не обязательно.

– А почему именно синие розы? – поинтересовался Лёха. – Оттенок такой специфический… Принято же красные дарить.

– А погугли, – предложил Иван. – Гугл... Он знает всё.

– А так сказать не можешь?

Ванька насупился было, а потом нехорошо ухмыльнулся и елейным голоском произнес:

– Видишь ли, золотце... Когда кое-кто надевает мне эрекционное кольцо, мой член становится прелестно синего цвета...

– Фу, заткнись! – скривился Лёха.

– Буквально бутончик розы... Миленький крупненький бутончик… Кто-то смотрел бы и смотрел...

– Говорю же: заткнись!!! – закрыл лицо Алексей.

– Не романтик ты, Леша, – сокрушенно цокнул Ванька. – Это ж нереалити. Зрелище завораживающее.

Чуть успокоившись от нежданно нахлынувших эмоций от признаний про «всегда буду рядом», я как-то скомкано произнесла:

– Пойдём чай пить. Вернее, не чай... ну... я чай, ты нет. Я там... эм... ну... тоже готовилась. Тебе пирог испекла.

– Яблочный? – не на шутку оживился Ванька. – И сахарная пудра сверху? И... узорчик?

– Да. Как ты любишь. И кефир. В стакане. Высоком. Прозрачном. Гранёном.

– Ложечка сахара сверху, не мешала?

– Конечно. И щепотка корицы.

Чёрт... видели бы вы в этот момент Ванькино лицо. На нем было всё. А ещё я поняла, что будет дальше, и не на шутку испугалась.

– Вань, держи себя в руках... Ты ж мужик, – с опаской произнесла я. – Пожалуйста... Ну не при всех же... Пожалуйста... Дыши, дыши... Раз, два, три... Дыши, умоляю...

Да какое там... Ваньку захлестнули эмоции. Черт... Я перегнула. Всколыхнулись воспоминания далекого детства, и друга, как обычно бывало в этом случае, унесло за доли секунд. Он вспомнил о маме и тут же заистерил, расчувствовавшись.

Это для любого нормального человека пирог и кефир – фигня. Приятная мелочь. А для Ваньки – безусловная материнская любовь. Воспоминания о том, что было время, когда его любили просто за сам факт существования.

М-да. Шоу вышло фееричным. И глаза охреневших друзей от увиденного, я, вероятно, никогда не забуду.

Кое-как приведя в относительный порядок расчувствовавшуюся соплю, я затолкала его в нашу комнату, уложила на кровать и крепко обняла. Это был самый простой способ успокоить Ивана. Минут через пять, проревевшись, он скомкано извинился за недавнее поведение.

– Всё в порядке, – уверила я. – Но я не думала, что тебя так цепанет. Хотела, как лучше. Веришь? Я знаю, что для тебя это не просто еда.

– Я понимаю, Руся. Просто я не думал... эм... Что ты запомнишь такие мелочи. Для меня это ценно.

– Иди умойся, – посоветовала я. – А я пока поставлю чайник.

– Хорошо, котик.

* * * * *

Пулей слетев с лестницы на кухню, я очень зло и тихо сказала, обращаясь к коллегам и друзьям:

– Хоть одна падла сейчас хоть единую нейтральную шуточку о произошедшем... Хоть намек... Хоть вопрос... Убью всех на хрен, так и знайте. Я не шучу. Потому что потом или я, или он, либо вместе поедем в кардио. Я понятно объяснила?

Я долго шипела на друзей, объясняя очевидную пользу молчания. Даже сама не ожидала, что так заведусь. Но одна только мысль о том, что они обидят Ваньку, пусть и нечаянно (а я стопроцентно знала, что языкастые журналисты именно так и поступят), приводила меня в отчаяние. Я отчаянно паниковала и не скрывала этого. В конце концов, не им приводить в чувство этого чудика, а мне. Да и не такой я себе видела ночь накануне Рождества.

Ели молча. И только Лёха, привычно не сдержавшись, всё-таки в конце ужина сказал:

– А я, наконец, понял, чего вы слепились, такие разные. Вы ж друг за друга порвете.