Лиловые люпины

Как только в пожаровской обвинительной речи рядом с именем Бываевой прозвучали слова «собирают» и «копят», я поняла, что Пожар говорит чистую правду. Лорка всегда копила и собирала: книги, открытки, маленькие дешевые статуэтки зверюшек, даже отростки комнатных растений, которые она воровала вечерами в пустой школе, ощупью пробираясь по темным классам к окнам, где стояли горшки, и заготовив на случай встречи со сторожихой объяснение, будто ищет забытый в парте синий шарфик, — «за него жуть как попало дома!». Когда-то в 7–I она приглашала и меня в свои авантюрные походы, и это звучало так: «Сегодня, Никандра, идем искать синий шарфик» (или зеленую шапку, — код варьировался). Я не помню, правда, чтобы хоть одна ее коллекция осуществилась по-настоящему: желанной домашней оранжереи, например, ей развести так и не удалось, отростки стояли в баночках по всему дому, пуская худосочные корни, семена лежали в блюдечках на мокрых промокашках, обреченно прорастая. Лорка легко меняла увлечения и много раз на моей памяти переходила от одного коллекционирования к другому. Но и лет через двадцать пять, в семидесятые годы, она не оставит собирательских страстей, копя все: иностранные языки, с полдюжины которых изучит без последующего применения; занятия различными видами спорта, что не помешает ей после тридцати рыхло располнеть; мужей, коллекция которых последовательно разбежится или будет растащена подругами; полезные знакомства (нужников), каковые никогда и ни в чем ей серьезно не помогут; импортную одежду, обувь и украшения — они выстарятся и выйдут из моды от долгого лежания; фарфор, красное дерево и припасы: в прихожей ее квартирки взгромоздятся штабеля ящиков с кетчупом, закупаемых оптом через поклонника, ресторанного официанта; на что Ларисе Николаевне, живущей весело, азартно, безмужно, бездетно и безбедно, все эти кетчупы и сапожки-дутики, останется для меня тайной.

Между тем Таня Дрот, со стуком сбросив с колен портфель, вскочила и, резко перешвырнув с груди за спину толстую длинную золотую косу, слезным срывающимся голосом закричала на всю Пионерскую:

— Ну и что ты тут видишь плохого, Пожарова? Да, ходим в театр, да, записываем песни! Да, собираем карточки и программки! Это же культура, если ты знаешь такое слово! Что тут надо разоблачать, что тут может кого-нибудь обидеть?

— Полегче, Дрот, — вмешалась Тома, — это же не ариозо Ярославны! Но все же, Пожароува, уместно было бы разъяснить Дрот, в чем все-таки нежелательность тайного оубщества в условиях вашей коумсомольской группы?

Создавалось впечатление, что Тома, умиряя рыдательный и негодующий крик Тани Дрот, по сути дела разделяет ее недоумение и как бы подыгрывает ей.

— Чем тебе не понравилось это, как ты говоришь, «явление»? — продолжала Дрот уже тише, но все еще плачуще. — Чем оно тебя так зацепило?

— Как гвоздь в фанере, — не удержалась Лорка Бываева, вызывая смешки.

— Дело не в фанере, а в манере, — неожиданно срифмовала Пожарова. — Если хочешь знать, /фот Таня, мне не нравятся здесь тайны, которыми вы все это окружали, что вы близко никого не подпускали и даже завели особенные слова и гербы.

— Гербы — это символы каждого члена ОДЧП! Полумаска — символ Драмы, а поверх нее три дудочки: Опера, Песня и Частушка! Что в них страшного?! Просто… ты завидуешь! — снова повысила Таня голос. — Просто тебя злость берет, что ни ты, ни кто другой до такого не додумался! А тайны — ты же сама их только что назвала безопасными!

— Почти безопасными, — твердо поправила Пожарова.

— Почему почти?! — искривляя плачем свое красивое, считавшееся в 9–I классическим, лицо, выкрикнула Дрот.

— Тише, я уже просила тебя, Дрот, — сказала Тома. — Тайны и гербы сами по себе, ов коз, ничего страшного не представляют. Но тайна и все сопровождающее отгораживает ваше оубщество от остального коллектива, тогда как без тайны ваша уыдумка могла бы служить пользе клэсса.

— Вот именно, Тамара Николаевна, — подхватила Пожар, — они же смогли бы вовлечь в свои культурные дела весь класс, рассказывать о них тем, кто не может ходить в театры и скупать в Союзпечати фотокарточки, прос-ве-щать могли бы и обо-га-щать, — с поучительным рассечением слов договорила она. — А Таня сейчас недаром проговорилась о зависти и злости, которые нас, остальных то есть, берут. Это значит, что в замыслы ОДЧП входило… входило…

— Пренебрежение к клэссу и проутивопоуставление себя коллективу, — выговорила Тома.

Таня Дрот в бессилии опустилась на место, закрыв лицо руками: сквозь ее длинные стройные пальцы поблескивали слезы, просачиваясь наружу и заметно отбеливая чернильное пятно на указательном.