Лиловые люпины

Я внимательно взгляну ему в лицо. И ничуть его не портит это долгое расстояние меж носом и верхней губой. Красивое, чернобровое лицо. Неумолчный Юркин треп я начну слушать в оба уха, стараясь отвечать впопад. Ничего в нем нет скучного, Юрка умеет поддерживать остроумный, свободный разговор, удачно шутит, а как находчиво и убедительно поладил с цацей! Я поймаю Юркин взгляд и с торжеством уверюсь, что и он мною любуется, да и должен любоваться: я наверняка недурна в красной голландке, в таком же шарфике, а поверх пальто — еще и Юркин подарок— дырчатый поясок, как у шобловых чувих. Что же до жутких мальчиковых ботинок, они сейчас не видны, да и плевать на ботинки, на Пожар и на Кинну тоже плевать, и на них на всех, и на всех на них. Не так уж все плохо. Тоже, выдумала вчера — желать единственного выхода, — хорошо, не наделала дел. Выход-то — вот он, сидеть с Юркой среди разнообразных наслаждений этой чудесной «Стекляшки».

Я сперва просто не разглядела ее как следует… Что-то по-новогоднему уютное и прелестное померещится мне в приторной тающей сладости плюшевых малиновых стульев, в пестром гомоне хрусталя простеночных горок, в зеркальном остром блеске кодловой толпы… (Нет, я не путаю, так мне почему-то представится.) «Стекляшка», Юрка — и ничего больше нет и быть не должно, плевать, плевать…

Юрка рассчитается с цацей, «договорившись» с нею при помощи лишней пятерки, и спросит барственно:

— Простите, цацочка, сигарет «Памир» у вас не найдется?

— Барахла не держим! У нас первая категория! — крикнет цаца, внезапно озверевая. — Давайте отсюда по-быстрому, недопёски! Нечего рассиживаться! Поигрались в настоящих клиентов в такой день — и хватит! Если инспекция по соблюдению траура — мне за вас отдуваться!

Я без стеснения возьму Юрку под руку и на тяжелых, точно припаривающихся к полу ногах пойду с ним к выходу.

На холодном ветру Брода вся жаркая размаривающая тяжесть разом перекочует из ног в голову. Мысли начнут легко возникать и с той же легкостью испаряться, радостно, бесшабашно, очумело. Надо мной возле желтой крупитчатой электронадписи «КОЛИЗЕЙ» колыхнется траурный флаг. Умер товарищ Сталин, а я, сидя с Юркой за мороженым и, стыдно вымолвить, шампанским, забыла, что подобает горевать, а не устраивать себе удовольствия!.. Я вдруг четко припомню, что и весь день не горевала, а изо всех сил заставляла себя горевать, испытывая вместо горя почти праздничную необычайность, — а может, это одно и то же? Заставлять себя мне никогда не удавалось, ну и не вышло ничего, и ладно, с Юркой так даже удобнее… Эти соображения проплывут у меня в голове, подобно буквам движущейся кинорекламы над Мосбановской площадью, приостановятся ровно настолько, чтобы запомниться, но потом, как все прочие, полопаются газировочными пузыриками, исчезнут в моем теперешнем облегченном туманце…

— Законно, Ник? Правда классно? Как вчера!.. После «Стекляшки» у Юрки то и дело начнет выскакивать это «как вчера».

— Только, Ник, «Памир» железняк как надо где-то оторвать. Кончились, а я, понимаешь, привык, только их уважаю. — Он по-взрослому, по-мужски прикрякнет. — Мне без «Памира» хана будет, если как вчера, — прибавит он непонятное, — и не перекуришь даже… Дунули на Мосбан, может, там в буфете…

Мы перейдем через площадь в гулкие залы Мосбана, экономно освещенные жидким электричеством. Они окажутся битком набиты народом. Несколько очередищ немыслимой длины будут виться по желтым кафельным полам, пересекая друг друга, кипуче смешиваясь и образуя бесформенные сутолоки. Лица стоящих удивят меня напряженной серьезностью.

— За чем это давятся, Юр?

— За билетами в Москву, в натуре! Пол-Питера на похороны сматываются, а ты и не слыхала, челюсть-то отвешиваешь? С нашей работы тоже многие намыливаются.

«В Москву, на ярмарку невест!» — ни к селу ни к городу проскочит у меня строчка, которую Зубова обыкновенно цитировала, чтобы укорить дев в чересчур быстром и буйном созревании. Новое мое пузырящееся бесшабашие помешает мне ощутить всю неуместность этого проскока перед самоотверженной скорбной очередью. Толпа преградит нам дорогу, мы встанем.

— А потрясно бы, Ник, — замечтает вслух Юрка, — и нам за билетами отстоять и — вдвоем в Москву! А что, аванса бы хватило! Повезет, так может и купэйный бы обломился! — Он изо всех сил напрет на «э». — А то еще трёкают, в мягких бывают купэ вообще на двоих. Конечно, если уже железная везуха. Доходит? Вдвоем в купэ и больше никого, и тепло, и едем… Ой, Ник! — неожиданно боязливо ойкнет он.

— Что — ой, Ник?

— Как вчера, — ответит он механически, как бы беспокойно прислушиваясь к себе.