Лиловый цветок гибискуса

— А девочка-то уже зрелая agboghol[65]. Скоро сильный молодой мужчина принесет нам пальмового вина! — обронила третья, направляясь в дом с подносом, нагруженным кусками жареной говядины. Ее грязная накидка была плохо повязана, и один край волочился по земле.

— Идите к себе и переоденьтесь, — сказала мама, обняв нас с Джаджа за плечи. — Скоро приедет ваша тетя и ее дети.

Сиси накрыла стол на восемь человек, поставив широкие тарелки карамельного цвета и положив такие же полотняные салфетки, накрахмаленные и отутюженные в форме треугольников. Тетушка Ифеома с кузенами приехали, когда я переодевалась в своей комнате. Раздался громкий смех, и эхо от него не утихало еще некоторое время, бродя по нашему дому. До тех пор пока я не вышла в гостиную, я не поняла, что это смеется моя кузина. Мама, по-прежнему одетая в розовое, обильно расшитое пайетками платье, в котором она была в церкви, сидела на диване с тетушкой Ифеомой. Джаджа разговаривал с Амакой и Обиорой возле этажерки. Я подошла к ним, стараясь выровнять дыхание.

— Это же музыкальный центр? Так почему вы не ставите музыку? Или вам она тоже наскучила? — спросила Амака, переводя безмятежный взгляд с меня на Джаджа и обратно.

— Да, это музыкальный центр, — ответил Джаджа. Он не стал говорить, что мы никогда его не включали и что нам это даже не приходило в голову. Единственным развлечением был новостной канал, который выбирал папа во время семейного отдыха.

Амака подошла к комоду и выдвинула ящик с дисками. К ней присоединился Обиора.

— Не удивительно, что вы не включаете его, здесь все такое неинтересное! — резюмировала она.

— По-моему, ты ошибаешься, — возразил Обиора, просматривая диски и поправляя съезжающие на нос очки. Он выбрал запись ирландского церковного хора «Придите, верующие». Казалось, Обиора был очарован музыкальным центром и, пока играла песня, не отрывал от него взгляда, будто старался постичь все секреты, таящиеся в хромированных недрах.

В комнату забежал Чима:

— Мамуля, тут классный туалет! С огромным-преогромным зеркалом и кремами в стеклянных бутылочках.

— Надеюсь, ты ничего не сломал? — насторожилась тетя.

— Не, я аккуратно, ты чего, — отмахнулся он. — А можно мы включим телевизор?

— Нельзя. Скоро придет дядя Юджин, и мы сядем обедать.

Вошла Сиси, окутанная ароматами приправ, и сказала, что прибыл igwe и что папа хочет, чтобы мы спустились и поздоровались с ним. Мама поднялась, расправила платье, ожидая, пока тетушка Ифеома не выйдет вперед.

— Я думала, igwe сегодня принимает гостей в своем дворце. Не знала, что он сам куда-то ходит, — высказывала удивление Амака, пока мы спускались. — Наверное, он пришел потому, что твой отец — действительно большой человек.

Мне хотелось, чтобы она сказала «дядюшка Юджин» вместо «твой отец». Амака даже не смотрела на меня, когда говорила, а когда я глядела на нее, у меня появлялось ощущение, будто драгоценный песок сочится сквозь мои пальцы, а я не могу его удержать.

Дворец igwe располагался всего в нескольких минутах ходьбы от нашего дома. Мы были там пару лет назад, но только один раз. Папа сказал, что хоть igwe и принял христианство, он по-прежнему позволяет родственникам приносить жертвы языческим богам в своем доме.

Мама поприветствовала igwe традиционно, как и полагалось женщине: низко склонившись, подставила свою спину, по которой он похлопал веером из мягких бежевых хвостов животных. Позже папа сказал маме, что это было грешно. Человеку не должно склоняться перед другим человеком, и поклоны igwe — пережиток безбожной традиции. Поэтому, когда спустя несколько дней мы поехали в Оку на встречу с епископом, я не стала опускаться на колени, чтобы поцеловать его кольцо. Я хотела, чтобы папа гордился мной. Но папа оттаскал меня за ухо в машине и сказал, что я не имела права так ошибаться: епископ был Божьим человеком, a igwe — всего лишь мирским правителем.

— Здравствуйте, господин, ппо, — сказала я igwe, склонившись. Торчащие из его носа волоски задрожали, когда он улыбнулся мне.

— Kedu[66], дочка?

Одна из маленьких гостиных была освобождена специально для него, его жены и четырех помощников, один из которых обмахивал igwe золоченым веером, хотя в доме и работал кондиционер. Второй помощник махал веером над его женой, женщиной с желтой кожей и несколькими рядами золотых украшений вокруг шеи: золотыми подвесками, бусинами и кораллами. Шарф, завязанный вокруг ее головы, образовывал спереди высокую объемную складку, как раскрытый лист банана. Мне подумалось, что человеку, который сидел за ней в церкви, приходилось вставать, чтобы увидеть алтарь.