Лиловый цветок гибискуса

Когда тетушка Ифеома остановилась на нашем дворе, она спросила своих детей, не хотят ли они зайти в дом, на что Амака ответила отказом так громко и решительно, что ее братья не решились спорить. Тетушка проводила нас, приветственно помахала папе, сидевшему на собрании, и крепко обняла нас на прощание.

В ту ночь мне снилось, что я смеюсь. Вот только это не было похоже на мой смех, впрочем, я и не знала, как он должен звучать. Во сне с моих губ слетал кудахчущий, раскатистый хохот тетушки Ифеомы.

Папа привез нас на рождественскую службу в церковь святого апостола Павла. Тетушка Ифеома с детьми уже садилась в микроавтобус, когда мы въехали на стоянку возле церкви. Они подождали, пока папа остановит «Мерседес», потом подошли, чтобы поздороваться. Тетя сказала, что они были на утренней службе и что мы встретимся за обедом. В своей длинной красной накидке и туфлях на высоком каблуке она выглядела выше и непостижимым образом казалась еще решительнее. На губах Амаки сияла помада того же ярко-красного цвета, что и у матери. Она улыбнулась, сверкнув сахарными зубами, и произнесла:

— Счастливого Рождества!

Я изо всех сил пыталась сосредоточиться на службе, но мои мысли неизменно возвращались к помаде Амаки и к тому, что бы я почувствовала, нанося краску на свои губы. Мне было сложно думать о службе еще и потому, что священник, все время говоривший на игбо, на протяжении проповеди ни разу не вспомнил о Священном Писании. Он решил проповедовать о цинке и цементе.

— Вы, люди, думаете, что я проел деньги, собранные на цинк, okwia[62]? — кричал он, жестикулируя и обвиняюще указывая пальцем на собравшихся прихожан. — Да и вообще, многие ли из вас отдают десятину в эту церковь, gbo? Как можно построить дом, если вы не жертвуете? Вы что, думаете, что цинк и цемент стоят всего лишь десять kobo?[63]

Папе хотелось, чтобы священник говорил о другом: о младенце в яслях, о пастухах и Вифлеемской звезде. Я поняла это по тому, как он сжимал в руках молитвенник и как ерзал на месте. Мы сидели в первом ряду. Женщина с приколотым к белому хлопковому платью медальоном, где была изображена Пресвятая Дева, бросилась нам навстречу при входе, чтобы проводить на предназначенные места, по дороге громким шепотом объясняя папе и всем остальным, что первый ряд оставлен для очень важных людей. Слева от нас сидел вождь Умеади, единственный человек в Аббе, дом которого был больше нашего, а справа — его королевское величество, igwe[64]. Igwe подошел пожать папину руку после причастия и сказал:

— Nno пи, я зайду к вам позже, чтобы поприветствовать надлежащим образом.

После службы мы сопровождали папу на встречу, посвященную сбору средств, в расположенное возле церкви здание. Средства требовались на дом для священника. Женщина-волонтер с повязанным на голове шарфом раздавала буклеты с фотографиями старого жилища, на которых неверной рукой были проставлены стрелки, указывающие, где текла крыша и где термиты съели дверные косяки. Папа выписал чек и вручил его женщине, сказав, что не хочет произносить речь.

Когда была объявлена сумма собранных средств, священник вскочил и принялся танцевать, крича так громко, что эти звуки напоминали грохот стихии в конце сезона дождей.

— Пойдем, — сказал папа, когда организаторы собрания перешли к объявлению суммы следующего пожертвования.

Он повел нас к выходу из зала, улыбаясь и махая рукой множеству рук, тянущихся, чтобы коснуться его белой туники. Казалось, все эти люди надеялись, что это прикосновение будет целительным.

Вернувшись домой, мы нашли все диваны и кресла дома заполненными людьми. Кто-то даже сидел на журнальных столиках. Когда папа вошел, все встали и крики «Omelora!» разнеслись по округе. Папа обошел всех, пожимая руки, обнимая и повторяя: «С Рождеством!» и «Да благословит вас Господь!» Дверь во двор осталась открытой, и в гостиной сгустился серо-голубой дым от очагов, над которыми готовили угощения, да так, что я с трудом различала лица гостей. Я слышала голоса женщин, доносившиеся со двора, и скрежет поварешек, разливавших густой суп и рагу по тарелкам.

— Идите и поздоровайтесь с нашими родственницами, — велела мама. Мы последовали за ней во двор. Женщины захлопали в ладоши и на разные лады поприветствовали нас.

— Nno пи. Добро пожаловать, — ответили мы с братом.

Все эти женщины с повязанными шарфами на головах, в изношенных накидках, юбках и блузах не по размеру походили друг на друга. У них были одинаково широкие улыбки, белые зубы, высушенная солнцем кожа, цветом и текстурой напоминавшая скорлупу арахиса.

— Nekene! Посмотрите на мальчика, который унаследует богатство своего отца! — крикнула женщина, выкрикивавшая приветствия громче всех остальных. Ее рот формой напоминал узкий тоннель.

— Не будь у нас кровного родства, я бы продала тебе мою дочь, — ухмыльнулась другая, обращаясь к Джаджа. Они сидела возле треноги, помешивая уголья под котлом.