Лиловый цветок гибискуса

— Он любит болтать, что скоро умрет, — сказала Амака на плохом английском. — Думает, что так может заставить нас что-то для него сделать.

— Ну да, как же, — отозвался Обиора с таким же сильным акцентом. — Да мы сами уже постареем, а он еще будет топтать землю.

— Что говорят эти дети, gbo, Ифеома? — спросил дедушка Ннукву. — Они сговариваются, как поделят мое золото и огромные земли? Неужели нельзя подождать, пока я уйду к предкам?

— Если бы у тебя было золото и земли, мы бы сами убили тебя еще много лет назад, — ответила ему Ифеома. Наши кузены рассмеялись, и Амака глянула на нас с Джаджа, наверное, ожидая, что и мы засмеемся тоже. Я хотела улыбнуться, но как раз в этот момент мы проезжали мимо нашего дома, и один вид надвигающихся на меня черных ворот намертво сомкнул губы.

— Наш народ так обращается к верховному богу Chuktvu[53]. «Дай мне богатство и дитя, но если придется выбирать, то дай дитя. Потому что когда мое дитя вырастет, с ним вырастет и мое богатство», — сказал дедушка Ннукву.

Тут он замолчал, обернулся и посмотрел на наш дом.

— Nekenem! Взгляните на меня, — сказал он. — Мой сын владеет поместьем, в котором могут поместиться все мужчины Аббы, а мне частенько нечего положить на тарелку. Не надо было мне разрешать ему идти за этими миссионерами.

— Nna anyi, дело вовсе не в миссионерах, — отозвалась тетушка Ифеома. — Я ведь тоже ходила в миссионерскую школу!

— Ну, ты же женщина. Женщины не в счет.

— Вот как? Значит, я не в счет? А Юджин когда-нибудь интересовался твоей больной ногой? И раз я не в счет, то можно больше не спрашивать, как тебе спалось.

Дедушка Ннукву рассмеялся:

— Если ты забудешь о бедном старике, мой неупокоенный дух вернется и будет тебя преследовать.

— Пускай преследует Юджина.

— Я же шучу, nwa m[54]. Где бы я был, если бы мой chi[55] не дал мне дочь? — дедушка Ннукву помолчал. — Мой дух будет просить, чтобы Chuktvu послал хорошего мужчину, который будет заботиться о тебе и твоих детях.

— Пусть лучше твой дух попросит Chuktvu ускорить мое повышение, чтобы я стала старшим преподавателем. Большего и не нужно, — ответила тетушка Ифеома.

Дедушка долгое время ничего не говорил, и я подумала, что звуки светской музыки, доносившейся из приемника, дребезжание машины и дымка харматтана усыпили его.

— Я все равно думаю, что это миссионеры сбили его с правильного пути, — вдруг произнес он, напугав меня.

— Мы это уже слышали, и не один раз, — сказала тетушка Ифеома. — Скажи нам что-нибудь новое.

Но дедушка Ннукву продолжал говорить.

— Я помню, как первый из них приехал в Аббу, его звали отец Джон. У него было красное, как пальмовое масло, лицо. Говорят, такое солнце, как у нас, обжигает кожу белых людей. Так вот, был у него помощник, человек из Нино, по имени Джуд. Однажды они собрали детей под хлебным деревом в миссии и стали учить их своей религии. Я не присоединился к ним, kpa, но иногда приходил туда, чтобы посмотреть, чем это они занимаются. Однажды я спросил их: «Где этот бог, которому вы поклоняетесь?» Они сказали, что он, как Chuktvu, живет на небе. Тогда я задал еще один вопрос: «А кто же тогда был убит? Кто это висит на дереве перед миссией?» Они сказали, что это божий сын и что сын и отец равны. Вот тогда я понял, что они безумны. Отец и сын равны? Tufia![56] Как ты не понимаешь? Вот почему Юджин не уважает меня, он думает, что мы равны.

Мои кузены засмеялись, и тетушка Ифеома тоже. Успокоившись, она сказала дедушке Ннукву:

— Все, достаточно. Теперь закрой рот и отдохни. Мы уже почти приехали, и тебе понадобятся все твои силы, чтобы рассказать детям о mmuo.

— Дедушка Ннукву, тебе удобно? — спросила Амака, наклоняясь к переднему креслу. — Хочешь, я подвину сиденье, чтобы тебе было больше места?

— Нет, мне и так хорошо. Я теперь старик, и рост у меня уже не тот. В расцвете сил я бы не поместился в эту машину, да-да. Тогда я рвал финики прямо с пальмы, протянув руку. Мне не надо было на нее залезать.

— Ну конечно, — засмеялась тетушка Ифеома. — Ты и неба мог коснуться, протянув руку?

Они все так легко и часто смеялась, даже маленький Чима.