Лиловый цветок гибискуса

Тетушка Ифеома проехала по замкнутой кольцом дорожке, украшенной бордюром из выкрашенного в шахматном порядке черным и белым кирпича и посадками розовых барвинков. По одну сторону от дороги открывалось широкое зеленое поле, большое, как громадная простыня, с вкраплениями манговых деревьев, которые силились сохранить сочный цвет своих листьев, но проигрывали сухому ветру.

— Это поле — все, что осталось от старинных базаров, — пояснила тетушка Ифеома. — Вон там — общежития для женщин. Вот этот — имени Мэри Слессор[80]. Там — Окпара Холл, а это — Белло Холл, самое известное общежитие. Амака поклялась, что поселится там, когда поступит в университет, и организует собственное активистское движение. — Амака рассмеялась, но не стала спорить с тетушкой Ифеомой. — Может быть, вы там окажетесь вместе, Камбили.

Я скованно кивнула, хоть тетушка и не могла меня увидеть. Я никогда не думала об университете и вообще о том, куда я могу пойти учиться. Когда придет время, папа все решит.

Свернув за угол, тетушка Ифеома посигналила и помахала рукой двум лысеющим мужчинам в рубашках «вареной» расцветки. Она снова выключила мотор, и машина опять покатилась вниз по дороге. По обеим сторонам улицы росли гмелины и нимы, и воздух был наполнен ярким, терпким ароматом их листьев. Амака сделала глубокий вдох и сказала, что нимы лечат от малярии. Потом мы въехали в жилой район с бунгало, стоящими посреди широких участков земли, покрытых розовыми кустами, с поблекшими газонами и фруктовыми деревьями. Улица постепенно утрачивала гладкость асфальтированной дороги и аккуратность придорожных бордюров, дома становились малоэтажными и узкими, и их входные двери располагались так близко, что, стоя возле одной, можно было без особого труда достать до другой. И никакого намека на ухоженность или уединенность: невысокие здания, стоящие бок о бок, окруженные чахлыми кустарниками и деревьями кешью. Как пояснила тетушка Ифеома, это дома для обслуживающего персонала университета, от водителей до секретарей.

— Если им еще повезет получить тут жилье, — добавила Амака.

Как только мы выехали из застроенного квартала, тетушка указала направо:

— Вон там холм Одим. Оттуда открывается потрясающий вид. Порой стоишь там и понимаешь, как все-таки прекрасно Господь устроил холмы и долины, ezi oktvu[81].

Когда она развернула машину, чтобы отправиться в обратный путь, я позволила себе размечтаться, представив Всевышнего на холмах Нсукки: с широкими белыми руками, на которых видны белые полумесяцы у основания ногтей, как у отца Бенедикта.

Мы объехали низкорослые заросли, растущие вокруг инженерного факультета, направились к дому тетушки мимо женских общежитий, окруженных мангровыми деревьями, а потом повернули в противоположную сторону. Тетушка Ифеома хотела показать нам другую часть Маргариты Картрайт авеню, с теми самыми дуплексами и вымощенными гравием дорожками. Там жили приглашенные преподаватели.

— Я слышала, что, когда эти дома только начинали строить, некоторые профессора, а тогда все профессора были белыми, захотели, чтобы им поставили камины с дымоходами, — тетушка Ифеома рассмеялась тем же самым довольным смехом, с которым мама рассказывала о людях, обращавшихся за медицинской помощью к колдунам. Тетя кивнула на дом ректора, обнесенный высокими стенами, и рассказала, что раньше, до того, как протестующие студенты перепрыгнули через ограждение и сожгли припаркованную у дома машину, здесь росла ухоженная изгородь из вишни и иксоры.

— А почему они протестовали? — спросил Джаджа. Обиора оглянулся на него.

— У них месяц не было света и воды, — пояснила тетушка Ифеома. — Студенты не могли заниматься и просили перенести экзамены, но руководство им отказало.

— Эти заборы чудовищны, — сказала Амака по-английски, и я задумалась о том, что бы она сказала, увидев наш забор в Энугу. На самом деле окружавшие дом ректора стены были не такими уж высокими: я могла видеть дуплекс, укрытый за густой желто-зеленой листвой. — К тому же стены не решают самой проблемы, — продолжила она. — Если бы я стала ректором, студенты бы не протестовали. Потому что у них была бы и вода, и свет.

— Интересно, если какая-то шишка в Абуджа украла деньги, то откуда ректор возьмет деньги для Нсукки? Срыгнет? — хмыкнул Обиора.

— Я бы не отказалась, чтобы кто-нибудь срыгнул мне немного денег, — сказала тетушка Ифеома, смеясь тем самым смехом гордого тренера. — Мы сейчас заедем в город и посмотрим, есть ли на рынке дакриодес по нормальной цене. Отец Амади любит дакриодес, и дома у нас есть к нему кукуруза.

— Нам хватит бензина, мам? — уточнил Обиора.

— Amarom[82], но мы можем попробовать, — и тетушка Ифеома покатила машину вниз по улице, которая вела к воротам университета.

Джаджа обернулся, чтобы еще раз посмотреть на скульптуру горделивого льва, когда мы проезжали мимо нее, и его губы бесшумно задвигались.

— «Восстановить достоинство человека», — Обиора тоже читал надпись на постаменте. Он коротко рассмеялся. — Но когда человек успел потерять свое достоинство?