Задавая вопросы, отец Амади вовлек в разговор и нас с братом. Я знала, что они адресованы нам обоим, потому что он говорил «вы»,
— Святой Агнессы? Меня однажды приглашали туда отслужить мессу, — улыбнулся отец Амади.
И тогда я вспомнила одухотворенного молодого священника, который запел посередине проповеди и за которого папа велел нам молиться, потому что такие люди приносят церкви одни неприятности. С того времени в нашей церкви было много приглашенных священников, но они были совсем другими. И я вспомнила песню, которую он пел.
— Правда? — сказала тетушка Ифеома. — Мой брат Юджин почти в одиночку содержит эту чудную церковь.
—
— Да, Юджин — мой старший брат. Кажется, я уже говорила об этом, — улыбка тетушки больше не казалась радостной.
—
— Да, — согласилась тетушка Ифеома. — И у него есть блестящий редактор, Адэ Кокер, правда, я уже не знаю, как долго он еще пробудет на воле. Даже деньги Юджина не способны защитить его от тюрьмы.
— Я где-то читал, что «Амнистия» удостоила вашего брата наградой, — уважительно проговорил отец Амади. Теперь он кивал медленно и с восхищением. Я почувствовала, как наполняюсь гордостью и страстным желанием подчеркнуть свою связь с папой. Мне захотелось что-нибудь сказать, напомнить этому красивому священнику, что папа был не только братом тетушки Ифеомы и издателем «Стандарта», но еще и моим отцом. Мне захотелось, чтобы тепло глаз отца Амади коснулось и меня.
— Наградой? — заинтересованно переспросила Амака. — Мам, надо хотя бы иногда покупать «Стандарт», чтобы знать, что там происходит.
— Или попросить Юджина присылать нам бесплатные экземпляры, если, конечно, мы сможем усмирить свою гордыню, — сострил Обиора.
— Я даже не знала, — промолвила тетушка Ифеома. — Да Юджин и не сказал бы мне,
— Так вы собираетесь поехать в Аокпе? — заинтересовался отец Амади.
— На самом деле я не особенно туда собиралась, но теперь, похоже, мне придется поехать. Я узнаю, когда ожидается следующее явление.
— Люди все это выдумывают. Помните, как-то говорили, что Мадонна является в госпитале епископа Шаннагана? А потом — что в Трансенкулу? — сказал Обиора.
— В Аокпе все иначе. Там есть все признаки явления Мадонны, — сказала Амака. — К тому же пресвятой Богородице уже давно пора появиться в Африке. Вам не приходил в голову вопрос: почему ее видят только в Европе? В конце концов, она родом с Ближнего Востока.
— И что, Мадонна теперь интересуется вопросами политики? — спросил Обиора, и я снова на него посмотрела. Он так смело рассуждает в свои четырнадцать! А я и сейчас, за обедом, не могла связать пары слов…
Отец Амади рассмеялся:
— Но она же являла себя в Египте, Амака. По крайней мере, так говорили люди, которые потекли туда, как стая саранчи. В Аокпе сейчас происходит то же самое.
— Как-то не похоже, чтобы вы в это верили, святой отец, — Амака внимательно следила за ним.
— Я не верю только в то, что нам непременно надо ехать в Аокпе или другое место, чтобы найти ее. Она здесь, среди нас, и ведет нас к своему сыну, — он говорил так легко, что его рот напоминал музыкальный инструмент, изливающий мелодию.
— А как же быть с Фомой неверующим, который живет в каждом из нас? С той частью, которой необходимо увидеть, чтобы уверовать? — спросила Амака с таким выражением лица, что было непонятно, шутит она или говорит серьезно.
Отец Амади не ответил. Вместо этого он состроил рожицу, и Амака рассмеялась. Стало видно, что у нее тоже есть щель между зубами, и она даже шире, чем у тети.
После ужина все собрались в гостиной. Тетушка попросила Обиору выключить телевизор, чтобы мы могли помолиться, пока отец Амади был с нами. Чима уснул на диване, и Обиора облокачивался на него. Отец Амади прочитал первую молитву, в конце которой он стал петь на игбо. Пока они пели, я рассматривала фотографию семьи в день крещения Чимы. Рядом с фотографией висела плохонькая копия «Скорбящей Матери» в потрескавшейся по уголкам деревянной рамке. Я прикусила губу, чтобы невзначай не присоединиться к пению, чтобы мои уста не предали меня.
Потом мы смотрели новости по телевизору, угощаясь дакриодесом с кукурузой. Я встретилась взглядом с отцом Амади, и внезапно меня перестали слушаться язык и горло. Я слишком явно ощущала на себе его внимание.
— Я не видел, чтобы ты сегодня смеялась или хотя бы улыбалась, Камбили, — наконец сказал он.