Лиловый цветок гибискуса

Я сидела на террасе с книгой на коленях и наблюдала, как одна из малышек гоняется за бабочкой в палисаднике. Бабочка, медленно хлопая черными крыльями с желтыми пятнами, словно дразнясь, то взлетала, то садилась снова, и пушистое облако волос на голове девочки подпрыгивало в такт ее шагам. Обиора тоже сидел на террасе, только на солнечной стороне, и ему приходилось щуриться, чтобы не пускать солнце сквозь толстые стекла очков. Он тоже наблюдал за девочкой, но отстраненно, медленно повторяя имя Джаджа, разделяя оба слога.

— «Аджа» значит песок или оракул. Но «Джаджа»? Что значит имя «Джаджа»? Оно не на игбо, — наконец провозгласил он.

— На самом деле меня зовут Чуквука. А Джаджа — это детское прозвище, которое крепко прилепилось, — Джаджа стоял на коленях. На нем были только джинсовые шорты. На голой спине перекатывались мускулы.

— Когда он был маленьким, то говорил только «джа-джа-джа». Вот его и стали звать Джаджа, — пояснила тетушка Ифеома. Она повернулась к моему брату и добавила: — А я сказала твоей матери, что это подходящее прозвище и что ты станешь похожим на Джаджа из Опобо.

— Джаджа из Опобо? Упрямый король? — переспросил Обиора.

— Непокорный, — поправила его тетушка Ифеома. — Его называли непокорным королем.

— А что такое «непокорный», мама? Что сделал этот король? — спросил Чима. Он тоже чем-то занимался в саду, стоя на коленях, и время от времени тетушка Ифеома говорила: «Kwusia[89], не делай так» или «Если ты еще раз так сделаешь, я дам тебе подзатыльник».

— Он был королем народа Опобо, — начала рассказ тетушка Ифеома. — А когда пришли британцы, он отказался отдать им управление торговлей. Он не продал свою душу за щепотку пороха, как сделали другие. За это британцы сослали его в Вест-Индию. В Опобо он так и не вернулся.

Тетушка Ифеома продолжила поливать ряд крохотных ростков банана. Она держала в руках жестяную лейку и слегка наклоняла ее, пуская воду тонкой струей. Она уже использовала самую большую канистру, которую мы набрали этим утром.

— Как жаль. Может, ему не надо было быть непокорным, — протянул Чима. Он подобрался ближе к Джаджа и сел рядом с ним на корточки. Интересно, понял ли мальчик, что такое «сослан» и «продал душу за щепотку пороха»? Тетушка Ифеома разговаривала с ним так, будто была уверена, что он поймет.

— Иногда непокорность — это не плохо, — сказала тетушка Ифеома. — Она как марихуана: не вредна, когда используется правильно.

Меня удивила не абсурдность ее слов, а тон, которым они были сказаны. Я подняла глаза. Она разговаривала с Чимой и Обиорой, но смотрела на Джаджа. Обиора улыбнулся и поправил очки:

— Вообще-то Джаджа из Опобо не был святым. Он продавал людей в рабство, и к тому же британцы в итоге победили. В чем тут польза сопротивления?

— Британцы победили в войне, но битв они проиграли много, — сказал Джаджа, и мои глаза потеряли строку, которую читали.

Как Джаджа это делал? Как ему удавалось так легко говорить? Неужели у него не было пузырьков в горле, что не пускали слова наружу? И я стала наблюдать за ним. Я видела его темную кожу с бисеринками пота, блестевшими на солнце. И пронзительный свет в его глазах, появившийся только в саду тетушки Ифеомы.

— Что случилось с твоим мизинцем? — вдруг спросил Чима.

Джаджа опустил глаза, как будто тоже только что увидел скрюченный палец, похожий на высохшую веточку.

— Это был несчастный случай, — быстро ответила тетушка Ифеома. — Чима, иди и принеси мне канистру с водой. Она почти пустая, так что ты справишься.

Я внимательно посмотрела на тетушку и, когда ее глаза встретились с моими, отвела взгляд. Она знала. Она знала, что именно случилось с пальцем Джаджа. Когда ему было десять лет, он неправильно ответил на два вопроса в тесте по катехизису и упустил звание первого ученика в классе по приобщению Святых Тайн. Тогда папа отвел его наверх и запер дверь. Джаджа вышел оттуда в слезах, баюкая левую руку, а папа отвез его в больницу святой Агнессы. Папа тоже плакал и нес Джаджа к машине на руках, как ребенка. Позже Джаджа рассказал, что папа не трогал его правую руку, потому что ею он должен был писать.

— Вот этот скоро зацветет, — сказала тетушка Ифеома, обращаясь к Джаджа и показывая ему на бутон иксоры. — Еще два дня, и он откроет глаза навстречу миру.

— Я, наверное, этого не увижу, — ответил Джаджа. — Мы к тому времени уедем.

— Говорят же, когда ты счастлив, время летит незаметно, — улыбнулась тетушка Ифеома.

Зазвонил телефон, и тетя попросила меня ответить, раз уж я ближе всех остальных находилась к двери. Звонила мама. Я сразу поняла, что что-то случилось, ведь по телефону в нашей семье звонил только папа. К тому же родители пропустили время звонка в обед.

— Папы нет дома, — сдавленно сказала мама. — Утром ему пришлось уехать.

— Он здоров? — спросила я.