Лингвистика измененных состояний сознания

ном описанном нами эксперименте, особенности владения русским языком у грузинско-русских билингвов. Здесь, как и в других аспектах нашего эксперимента, мы опирались на сразу видные, интуитивно понятные всякому носителю русского языка факты. Так, речь грузинско-русского билингва обычно воспринимается одноязычным русским как грамматически правильная, но несколько необычная, фонетически и стилистически национально окрашенная. В проведенном нами эксперименте мы сравнивали речь таких билингвов и одноязычных русских на некоторых стадиях диссолюции — переходе от сомноленции к легкому оглушению, среднем оглушении и начале сопора. Прежде всего оценивалась по материалам выполнения заданий А, И и К вероятность устойчивого согласования дополнения со сказуемым (билингвы: {-|--|----}, одноязычные: {+------}). Затем оценивалась вероятность того, что в задании 3 фраза типа больного брат лечит будет запомнена лучше, чем больной брату доверяет (билингвы: {----Ь±}, одноязычные: {---------}). Наконец, оценивалась по заданию Г вероятность того, что в продолжении предложенной фразы появятся новые субъект и предикат (билингвы: {—±±J, одноязычные: {---------} — ср. [76]).

Анализ этих результатов, отобранных как наиболее показательные, представляет собой несомненный интерес. Так, у грузинско-русских билингвов наблюдается в ходе диссолюции языковой способности статистически достоверно большая устойчивость управления дополнением у сказуемого, видная по первому из приведенных заданий. Во-вторых, просматривается отчетливо большая легкость восприятия билингвами обратного порядка членов предложения. В последнем задании обращает на себя внимание устойчивое восприятие билингвами слова мне как пациенса (мне нужно. . . чтобы врач мне помог, в отличие от обычных для одноязычных русских предложений типа . . .домой или . . .выздороветь). Можно утверждать, что отмеченные особенности в построении русских предложений, практически неразличимые при нормальном состоянии испытуемого, становятся достаточно выпуклыми начиная со средних этапов языковой диссолюции.

Как нам представляется, материалы выполнения первого задания позволяют говорить о влиянии второго, эргативного, языка на русскую речь билингвов, потому что именно для первого характерна особо тесная связь дополнения со сказуемым. Материалы второго задания также могут отражать вынесение на первое место дополнения, как весьма характерную черту грузинского языка. Наконец, ему же присуще особое взаимодействие агенса с пациенсом, реализуемое во взаимосвязи абсолютного и эргативного падежей, а на нашем материале выразившееся в восприятии русского датива с неглагольным предикатом, как конструкции, близкой к эргативной (ср. тот факт, что русская конструкция врач больного вылечил выражается по-грузински при помощи датива слова врач и абсолютива слова больной). Можно утверж-

46

дать, особенно принимая во внимание динамику устойчивости каждого явления при диссолюции, что здесь на базе русских грамматических средств реализуются некоторые глубинные эрга-тивные закономерности. В самом деле, при углублении диссолюции падежные окончания обнаруживают тенденцию к отпадению и на грузинском материале, даже более отчетливую, чем на русском, вероятно, ввиду большей их агглютинативности в первом. В этих условиях все большую роль начинают играть синтаксические факторы типа порядка слов, где можно предположить несколько большую легкость влияния одного языка на другой. Ведь если говорить прямо об имитации абсолютного и эргативного падежей на славянском языковом материале было бы необоснованно, то влияние, выражающееся лишь в порядке слов, теоретически вполне допустимо. Итак, возможно утверждать, что на глубинных уровнях грузинский и русский языки при билингвизме взаимодействуют, а далее каждый язык реализует результаты этого контакта своими средствами, все более расходящимися у обоих по мере приближения к поверхностному уровню.