Лингвистика измененных состояний сознания

Материалы предпринятого нами исследования речи русско-украинских билингвов дали здесь свои, также неожиданные результаты. Как оказалось, категории, исследуемые по нашему тесту, выказали большую, чем у одноязычных русских или украинцев, устойчивость по мере распада языка. Может быть, такой результат свидетельствует в пользу своеобразной взаимной поддержки глубинными грамматическими структурами двух близкородственных языков. Разумеется, и здесь были обнаружены свои особенности. Так, в задании В определенный перевес у билингвов получили абстрактные слова множественного числа, очевидно, за счет большого числа украинских лексем типа радощь (радость), гордощЬ (гордость) и пр., где русскому окончанию единственного числа после абстрактного суффикса соответствует украинское окончание множественного числа. В задании Д неглагольный предикат выказал несколько большее тяготение к глаголу, особенно неопределенно-личной формы. Здесь можно предположить влияние украинских форм типа книжку написано с постфиксом, совпадающим по форме с русским постфиксом в словах можно, нужно, а также стяженных форм украинских прилагательных среднего рода типа веселе (весело — см. [86, 67]), четче отграничивающих неглагольный предикат от среднего рода прилагательного, чем в русском.

Киргизско-русские билингвы выказали свои особенности. Так, в задании В перевес получили, в отличие от украинско-русского материала, абстрактные слова единственного числа. Здесь это может происходить от влияния регулярных для тюркских языков образований типа эрди — катын (супруги, буквально муж—жена), где обобщение выражается соположением. В задании Б прилагательные проявили тенденцию к вхождению в оба ранее описанных нами домена, вероятно, за счет обычного для киргизского языка выражения русского наречия с прилагательным через со-

47

положение двух прилагательных (ср. жаман курч — очень острый, буквально плохой — острый), и так далее.

Разумеется, приведенные данные нуждаются еще в уточнении и дальнейшем развитии с точки зрения сравнительно-исторического и сопоставительно-типологического языкознания. Вместе с тем полученные в рамках лингвистики измененных состояний сознания результаты выказывают безусловное и целостное, системное сходство с наиболее важными научными достижениями этих отраслей языкознания, что позволяет считать обоснованной концепцию языка как многоуровневой структуры, являющейся типологической и диахронической универсалией. Полученные на материале диссолюции сознания новые экспериментальные материалы могут предоставить специалистам в этих научных областях и новые, полезные доводы в пользу многих дискуссионных с давнего времени концепций, а также достоверные данные о средствах реализации массового билингвизма в форме владения языком межнационального общения и одним из национальных языков, являющегося распространенным и актуальным явлением в нашей стране. Вместе с тем активное вовлечение результатов лингвистики измененных состояний в другие разделы языкознания требует и некоторой коррекции определенных принципов последнего.

Возьмем к примеру некоторые фундаментальные положения Ф. де Соссюра, в переработанном виде составившие неотъемлемую часть основных современных лингвистических концепций [5, с. 541 — 549; 7, с. 28—29]. Прежде всего — это отграничение внутренней лингвистики от внешней. Первая изучает собственно систему языка, а вторая — среду его функционирования. «Было бы ошибкой утверждать, — пишет этот ученый, — будто без них (внешних языковых явлений, — Д. С.) нельзя познать внутренний организм языка» [72, с. 60]. Напротив, весь дух лингвистики измененных состояний состоит в том, что условия целесообразной человеческой деятельности, опосредуемые естественно возникающими измененными состояниями сознания, всегда сильно влияют на язык.

Как утверждает де Соссюр далее, синхронический и диахронический аспекты языка — разделение исторического и функционального подходов к языку — первичны для теоретика. Методы изучения этих аспектов в соссюровской лингвистике принципиально отличны друг от друга, в частности синхронический метод тяготеет к собиранию и упорядочению статических фактов, а диахронический — к прямому или ретроспективному движению в потоке лингвистического времени. «Противоположность двух точек зрения — синхронической и диахронической — совершенно абсолютна и не терпит компромисса» [72, с. 116]. Напротив, в лингвистике измененных состояний сознания основной метод исследования как раз связан с погружением в массу спрессованного «лингвистического времени», отражающего основные этапы диахронического языкового развития и вместе с тем играющего ведущую роль в порождении любого синхронического высказыва-

48

ния. Никакое отграничение исторического и функционального подходов не представляется здесь возможным.