Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия

В течение двух лет Маннергейм жил в походных условиях, ночевал, где придется, случалось, что и под открытым небом, и вывез из этого путешествия, кроме карт, разведсведений, фотографий, этнографических коллекций, древних манускриптов и произведений искусства, еще более осложнившийся ревматизм. И хорошо еще, что только ревматизм. Он описывает трагикомическое происшествие, почти притчу, – к счастью, не имевшее последствий. Найти ночлег вблизи монастыря Лабранг, в местности, населенной враждебно настроенными тибетцами, оказалось практически невозможно. Проводник, сопровождавший отряд Маннергейма, предпочел бы проехать лишние 10–12 ли по другому берегу реки и переночевать у китайцев. «Но я стоял на своем, и отважному солдату пришлось взбираться через заборы в запертые дома. После бесконечных переговоров нам открыли ворота одного из домов, и я подумал – не было ли их целью припугнуть меня и обратить в бегство, потому что на пороге появился такой страшной внешности прокаженный, что я тоже устремился бы в какую-нибудь другую деревню, если бы мое упрямство не взяло верх и не заставило меня довольствоваться тем, что предлагали. Прокаженный пошел спать во двор, а мы все заняли просторную комнату, где, кроме нас, проводили ночь две коровы и лошадь»[110].

Утром выяснилось, что барон спал в постели прокаженного.

Добравшись в конце июля 1908 года до Пекина, Маннергейм сначала поселился в первоклассном отеле, что было после такого похода настоящим блаженством. Вскоре, однако, пришлось переехать в русское посольство: укрываясь от жары и любопытных взглядов в садовой беседке, он в течение месяца писал отчет для Генерального штаба, перечерчивал начисто планы 17 городов и карты дорог (3500 верст!). В Пекине он вновь встретился с полковником Лавром Корниловым[111], с которым познакомился в Ташкенте в самом начале своего путешествия. Корнилов, будущий генерал, один из главнокомандующих русской армией в Первой мировой войне, был тогда военным атташе в Пекине. Он купил у Маннергейма его замечательного коня по кличке Филип, «который уверенной поступью пронес меня сквозь Азию», – как пишет благодарный путешественник в своих мемуарах. Надо сказать, что Маннергейм никогда не забывал оказанных ему услуг. В «Предварительном отчете» он поименно отмечает людей, помогавших ему, будь то купец-сарт или врач шведской миссии.

Прежде чем отправиться знакомым после Маньчжурской кампании маршрутом по железной дороге через Владивосток в Россию, барон – теперь уже в качестве туриста – едет на пару недель в Японию.

8 октября 1908 года он наконец прибыл в Петербург и явился в Генеральный штаб. Император пожелал лично выслушать доклад о поездке. Это была большая честь: Маннергейм признается в письме к Софии, что волнуется – оценят ли по достоинству его труды? Да и рассказать о впечатлениях и результатах двухлетнего похода во время 15–20-минутной аудиенции нелегко, а именно столько времени отвели для доклада его величеству. Но все прошло как нельзя лучше. «Поскольку не похоже было, что император собирается садиться, я спросил, могу ли начать, и он утвердительно кивнул. Я излагал свое дело стоя. Вопросы императора и то, как он меня перебивал, показывали, что он с интересом следует за моим повествованием. Хадак, подаренный Далай-ламой, он принял в соответствии с традицией, на обе вытянутые руки. Когда я, взглянув на настольные часы, заметил, что мое короткое – как мне показалось – описание длилось час двадцать минут, я почтительно попросил извинения и пояснил, что не заметил, сколько прошло времени, так как часы находились у меня за спиной. Его Величество улыбнулся, поблагодарил меня за интересный доклад и сказал, что он тоже не обратил внимания на то, как бежит время.

При дворе приучены стоять, и этим искусством как коронованные особы, так и их приближенные владеют, по-видимому, без затруднений.

Прощаясь, Его Величество поинтересовался моими планами. „Надеюсь вскоре получить командование полком, Ваше Величество; за время отсутствия обо мне забыли“, – был мой ответ. Император счел, что у меня нет причины печалиться по этому поводу. Полком командовать я еще успею, зато редко кому доводилось выполнять такое интересное задание, какое было у меня. Позднее я убедился в правоте Его Величества»[112].