Линии высоковольтных проводов

Дрейзер испустил тяжелый вздох. Потянулся к телефону.

Промелькнул в голове порыв послать эсэмэс — он уже делал так один раз. Промелькнул и тут же исчез. "Что за ребячество? — подумал он. — Если хочешь что-то сказать — говори в глаза".

И, постукивая кончиком карандаша по письменному столу, Дрейзер стал размышлять, как бы развернуть все в ту сторону, в которую он хотел.

"Яхта", — подумал он, представляя как стройное и гибкое тело Лариона изгибается в свете луны. Как блики лунного света, отражаясь от морских волн, скользят по его бедрам. Руки Лариона связаны над головой, и он прогибается и стонет, но не от боли, а от наслаждения, которое Джонатан сможет ему подарить.

Дрейзер сам не заметил, как на губах заиграла столь несвойственная ему улыбка. Он нажал кнопку вызова секретаря и ровным голосом приказал:

— Доусон, приготовьте яхту к субботе. И назначьте посещение… как всегда.

Хотя мысленно Ларион уже сказал себе, что перетерпит, каждый новый день в ожидании субботы сердце его билось сильней.

Он боялся. И не хотел. Не хотел, чтобы Дрейзер снова манил его удовольствием, причиняя боль. Чтобы снова владел им до самых глубин. Не хотел, чтобы тот заполнил его сознание собой. Не хотел. Не хотел. Не хотел.

Ему тяжело давалось проводить эти вечера в одиночестве. Большинство вечеров с первой встречи с Дрейзером он только и думал, что о его руках на своем теле. Даже набросал пару песен, которые вряд ли когда-нибудь в жизни решился бы кому-нибудь показать.

Ларион никогда раньше так сильно не западал. Небольшие приключения с девчонкой с соседней улицы определенно были не в счет. Тогда эмоции тоже были яркими, но уже на второй раз Ларион ощутил, что все как-то не совсем так. Слишком мягко, слишком гладко… Слишком пресно для него.

Костен счел тогда, что просто Мириам — не его тип. Она и сама была мягкой и теплой, притягивала своей улыбкой и согревающим смехом…

Сейчас любое упоминание о смехе заставляло Лариона вспомнить о Дрейзере. О бархатистых нотках на дне его голоса, от звуков которого все внутри переворачивалось вверх дном.

Ларион балансировал на той грани между романтикой и прагматизмом, которая позволяла ему одновременно влюбляться и понимать, что он просто сходит с ума. Но это осознание никак не помогало избавиться от непрошеных чувств.

А стоило погрузиться в них с головой, как следом приходила обида и ощущение собственной неполноценности, стыд за то, как низко он опустился.

"Что ты позволяешь ему делать с собой?"

И хотя в паху при этой мысли наливалось свинцом, в груди поднималась тягучая волна обиды, и Лариона тянуло кого-нибудь ударить.

Из четырех отмеренных ему вечеров один он провел дома почти целиком. Ближе к полуночи не выдержал, пошел в клуб, где они играли иногда, и напился.

Костен не помнил, что произошло потом, только то, что когда проснулся ближе к полудню, ныла уже не только задница, пострадавшая от кия, но еще и разбитая скула.

На второй день Ларион рисковать не стал и сразу позвонил Тому. Они встретились вечером, посидели, обменялись новостями и на среду договорились о репетиции.

Ничего особенного за то время, пока Ларион витал в облаках, не произошло — продюсер все так же требовал отработать долг за рекламу, который составлял больше полугодового дохода, а каждый месяц к тому же обрастал процентами. Эту проблему Ларион воспринимал вяло, краем сознания, потому что давно уже привык, что ничего хорошего его впереди не ждет.

В среду они порепетировали. В четверг Ларион снова попытался напроситься с Томом в бар, но уже через полчаса понял, что все равно думает только об одном — о встрече, которая ждет его в пятницу.

"Я не хочу…" — устало думал он, понимая, что деваться все равно некуда.

Эсэмэска от Доусона пришла в пятницу в девять утра. Ларион, которого разбудил сигнал телефона, замер с мобильником в руках, тупо пялясь на экран.

"Встречи не будет. У мистера Дрейзера дела".

Ларион поверить не мог своим глазам. Обида и пустота сплелись в груди тугим узлом.

"Ну и хорошо", — подумал он и отбросил телефон.

ГЛАВА 18

"Ну и подавись, сэр Дрейзер", — повторял Ларион самому себе остаток дня, чувствуя, как выходные стремительно теряют для него смысл.

Группа, в которой он играл, была по-прежнему не настолько крута, чтобы выпускать ее на сцену в пятницу и субботу. Если хватало денег, они сами в эти дни обычно ходили на концерт — отдохнуть и зарядиться впечатлениями. Однако в последние недели Ларион заметно выпал из общественной жизни и теперь сидел на кухне, не зная куда податься.

Он попытался найти себе занятие, но не придумал ничего лучше, чем забраться в телефон. Тут же попал на сообщение о поступлении денежных средств — от Дрейзера, само собой.

Лариону в один момент стало тошно, и он с размаху отшвырнул телефон. Обнял себя руками и замер так.

Он почти ничего не потратил из того, что Дрейзер ему дал. Сначала потому, что витал в облаках и сам не знал, чего бы хотел. Теперь потому, что не хотел ничего. На деньги, полученные от Дрейзера, было противно смотреть и Костен, возможно, отправил бы их назад — если бы только знал как.