Линия фронта

— Не совсем… Кое-кто, конечно… Бои под Житомиром…

Бойко пробежал сводку о положении на фронтах. Несмотря на неожиданный конец разговора и сводку, он ощутил себя как-то уверенней, настроение у него поправилось. Но к полудню, попарившись в душных кабинетах, скис; ступни ему жгло и давило, ноги он держал враскоряку, словно кавалерист-новобранец после первого перехода. Хватаясь за стены, Бойко едва вышел из штаба.

— Что с тобой? — удивился провожавший приятель, но Бойко лишь махнул рукой.

В здании штадива задержались немногие, да и те уже выбирались. К дому то и дело подходили грузовики, к ним подавали ящики, кантовали сейфы и шкафы.

Бойко присел в сквере на скамейку. Начальник штаба саперного батальона еще не явился, но дело, по которому они приехали, сделано. Приказ на выпуск курсантов заготовлен и сегодня будет доложен комдиву. Бойко проверил время: до условленной встречи оставалось целых два часа.

Полуденная жара сковывала мысли. Бойко скользнул взглядом по закрытой бакалейной лавке на углу и долго провожал глазами одинокого прохожего. Он шевельнул распухшими ступнями, поморщился от боли и окончательно решил снять сапоги. Но вовремя опомнился: а если потом не налезут?

Из минутного оцепенения его вывел выстрел. Бахнуло где-то за начсоставскими домами, ближе к складам. «Что бы это значило? — всполошился Бойко и, превозмогая боль, поднялся. — Нужно домой, переобуюсь…» Морщась и припадая на обе ноги, он перебрался на теневую сторону, однако и это не принесло облегчения.

— Вот возьму и разуюсь! — проговорил он вслух. — Дойду до пивного чопка и сяду…

До ларька Бойко доволокся. Но дальше — шагу ступить не мог. Он опустился на ступеньку и уперся носком правого в задник левого сапога. Не тут-то было! Обнова сидела как влитая. Политрук дергал ногой так и сяк, но стронуть сапог не мог. Он пошарил в кармане — ножа не было. Тогда он попробовал разорвать голенище по шву. Тоже пустая затея… У Бойко даже слезы выступили.

До дома оставался один квартал, но каждый шаг давался с неимоверным трудом. Бойко ставил ногу то на каблук, то на пальцы и кусал губы…

Кое-как взобрался Бойко на третий этаж, и тут его терпение лопнуло.

— Си-има! — гаркнул он. — Саблю неси!

Обомлевшая жена не могла повернуть ручку английского замка, а Бойко барабанил в дверь. Сабля, он знал, висела над кроватью, висела с того самого времени, как перешел он из кавалерии в саперы.

— Изрублю в капусту!

Наконец хитрый замок щелкнул. Сима увидела сидящего под дверью мужа.

— Ты ранен?

— Хуже…

С помощью жены Бойко забрался в квартиру. Не говоря ни слова, схватил со стола нож и в два приема распустил голенища…

Уже умостившись в плетеной качалке, Бойко с закрытыми главами раздумывал — говорить ли Симе об эвакуации? По телу растекалась приятная истома, после более чем недельных боев он чувствовал усталость, и ему хотелось посидеть просто так, ни о чем не думая. Но он не мог отделаться от назойливой мысли: «Эвакуация…» Отступать политрук не собирался, а так просто взять и отправить жену — дурной пример. Верно, он слышал, некоторые семьи уехали, да мало ли что… Бойко толкнулся босой ногой — качалка скрипнула.

Рядом стояла Сима, не решаясь задать мучивший ее с вечера вопрос. Она знала, что муж не любил подобных разговоров и мог оборвать ее, но…

— Правда ли…

— Что? — вскинулся Бойко.

— Киев…

— Ну?

— Взяли…

— Откуда только слухи!

— Соседка… эти… радио… — Сима не решалась назвать источник.

— Бросьте слушать Геббельса! Хоть кол на голове теши… Разно́сите на хвостах… — вскипел Бойко. Теперь он окончательно решил не тревожить жену разговорами об отъезде. Тем более что ехать-то ей некуда.

Через полчаса, обутый в старые сапоги, Бойко резво шагал к оставленной во дворе штадива полуторке и не заметил, как долетел до штаба.

Однако уехать в назначенный срок ему не удалось. Не успел Бойко, выйдя из штаба, свернуть за угол, во двор, как в городе возобновилась стрельба. Она перемещалась из района артскладов в сторону начсоставских домов и вроде приближалась. Через какую-то минуту из ближнего переулка высыпало до взвода красноармейцев. Стреляя из карабинов, они бросились к штабу.

Не понимая, что происходит, Бойко втиснулся в боковую дверь и выхватил пистолет.

Красноармейцы атаковали штабное здание — так казалось Бойко, ему в голову не пришло, что это переодетые немцы.

— Товарищ политрук, держись! — крикнул сверху утрешний телефонист и прогремел сапогами по лестничному маршу. Вдвоем они захлопнули створки и встали за лестницей.

— Со склада доложили, что… — Телефонист не досказал, дверь распахнулась, и в проем всунулся рослый боец с малиновыми петлицами. Он вскинул руку: «Свой! Свой!» Бойко выступил из-под лестницы, но вошедший со света боец ничего не видел. «Никого!» — крикнул он и дальше что-то по-немецки, «…Hauptmann!..[2] Hauptmann!..» — разобрал Бойко.

— Диверсант… — выдохнул телефонист и выстрелил.

К Бойко вернулось хладнокровие, хотя связист все бубнил: «Со склада звонили… со склада…»