Линия фронта

Но путь к своим оставался один: попасть в проход. Для этого требовалось обезвредить хотя бы левофлангового немца. Евгений взял врага на мушку, а Гога подобрался по винограднику к проходу. Дальше стлался луг, и морячок пополз. Он был в десяти шагах от немца, когда тот повернул голову. Евгений выстрелил.

Гога одним рывком перемахнул к ячейке, занес топор… Позади бежал, не таясь, Евгений. В кутерьме на них не сразу обратили внимание. Друзья выкатили из ячейки труп и вжались в ямку.

— Нужно выходить… — механически повторял Евгений.

— Пан или пропал! Кинулись!

Взрывом кувырнуло мертвеца. Из-под него выпросталась немецкая граната. Думать было некогда. Гога схватил ее, дернул шнур и запустил в соседнюю ячейку. Не дожидаясь вспышки, друзья вскочили. В спину им хлестнул автомат, но они уже повалились в грядки и ползли в сторону. Там, где они плюхнулись, очереди косили ботву.

— Цел, юнга?

Евгений полз, высоко поднимая зад: мешал топор.

— Брось топор! — зашипел Гога, но Евгений лишь нервно хохотнул…

Евгений добрался в отделение и чувствовал себя как оплеванный, хотя никто, кроме Гоги, не знал, как было дело, а начальник школы Розинский даже похвалил обоих: «Молодцы…» Впрочем, похвалу его понимать нужно. Даже когда Евгений с Гогой, будучи еще курсантами, погуляли в самоволке, сухопарый Розинский, буравя дружков черными зрачками, спросил:

— Так будем учиться, воины?

— Будем…

— Молодцы!

Вскоре школу отвели за высотку. Евгений сбросил вещмешок, раскинулся на траве. Недалеко сидел Гога и со скрытой улыбкой наблюдал за веселой возней молодых курсантов.

— Твои жеребятся? — спросил Евгений.

— Мои…

Смахнув улыбку, Гога расстегнул гимнастерку, достал из пришитого изнутри кармана фото, побормотал что-то и опять спрятал. Потом порылся в вещмешке.

— Побриться — воды нет…

— Ты по-морскому, — присоветовал Евгений.

— Спасибо, друг, за совет — Морячок сидел в каске, тень от железного козырька прикрывала ему глаза.

— Хорош… Хорош ты гусь, Женя! Отчаянный! Видел я теперь тебя по-настоящему, в деле…

— Что ты видел-то? Темно было, — попробовал отшутиться Евгений.

Саперы ждали кухню. Евгений полез в карман. Так и есть: утерял ложку! Он резво подхватился, обшарил вокруг себя траву, но ложки не было.

— Ч-черт!

— По какому поводу сквернословишь, юнга?

— Ложку потерял.

Гога поднялся на локте.

— Белая, алюминиевая?

— Ты ее видел? — обрадовался Евгений.

— Конечно! — Глаза у Гоги были светлее неба. — Ты ж вынимал! У проволоки.

Евгений посмотрел на дружка с благодарностью.

— Память тебе отшибло, Женька… Как начали по нас пулять, так ты и достал ложку.

— Не помню… Зачем?

— Окапывался…

— Ну, трепло!

Кругом хохотали, слушая, как пикируются эти двое.

— Слышь, — обратился к Евгению Гога, — как же с выпуском? Потратим людей… Учили, учили…

— Поехал Бойко в дивизию… Должны решить.

Через минуту поднятую в ружье школу вместе со всем батальоном спешно построили. «Без завтрака…» — сожалели курсанты.

Над приречными холмами волновалось марево. Раскаленные каски стискивали головы, кое-кто на ходу доцеживал из баклаг воду.

— Шире шаг!

Колонна растянулась. Взводы шли без дороги, вдоль фронта.

— Куда нас? — допытывался любознательный Буряк, но вопрос его остался без ответа. И так ясно: форсированным маршем на отдых не ходят. Горячий воздух затруднял дыхание. Вялые, непослушные мускулы работали через силу, но саперы почти бежали. Колонна спустилась в лощину. Под ноги стлалась жухлая от зноя трава, вздымалась тонкая пыль, и от этого жара казалась еще невыносимей. Школьная колонна обошла пушечный дивизион. Вдоль маршрута бежала шестовка с пучками проводов. К островкам акации жались штабные палатки и машины, блестели золотые шевроны на командирских гимнастерках. Впереди колонны по-прежнему вышагивал неутомимый Розинский в развевающейся за спиной куцей плащ-палатке. Сухощавый, втянувшийся в походную жизнь, он двигался легко и стремительно. Ни жара, ни бессонные ночи не брали его.

— Подтянись!

Дорога падала со взгорка. Вдали, среди зеленых виноградников, высился Румянцевский столп — в честь победы русской армии на реке Кагул. Нагретый воздух размывал гряды холмов. В небе кружил орлик.

Но ничего этого Евгений не видел, он лишь ощущал затылком чье-то жаркое, сухое дыхание, чувствовал, как по всему телу выступал липкий пот, словно оно было обмотано горячей тряпкой. И очнуться Евгений не мог — глаза у него слипались, он механически переставлял ноги; строй укачивал и нес спящего Евгения по пыльной бессарабской степи. На повороте он отделился от строя и пошел шагать напрямую… Гога схватил уснувшего приятеля за влажный, в соляных пятнах рукав.

— Ты куда?

— Я… — Евгений схватился за пустую фляжку. — Дай… — попросил он у Гоги.

Степное солнце палило нещадно, тягучая жарынь окутала все. В воздухе стояли мухи. Воображение рисовало затененный колодец и бадейку с холодной, до ломоты в зубах, водой.

Евгений смахнул рукавом пот с лица и сонными глазами обвел степь. На бурых взгорках копошились гурты истомленных овец; серели пропыленные кроны абрикосов, тянулись полосы виноградников.