Линия жизни

– Так ответьте же мне, – с надрывом в голосе вопрошал толпу Йенс, – Какая разница, каким именно маршрутом вы будете колесить вокруг одной и той же станции? Зачем постоянно терзать себя выбором, который в конечном счёте ничего не решает?

Всю дорогу вы пытаетесь куда-то убежать, но это подобно беготне маленьких детей по вагонам одного длинного состава. Вы меняете внешнюю обстановку, воображая, будто оказались в новом поезде, но на деле он всё тот же и продолжает мчаться в прежнем направлении.

Поймите, наконец, что, как бы тщательно вы ни выбирали очередной маршрут, сколько бы сил ни тратили, добиваясь желанных билетов на самые роскошные поезда, уехать отсюда никому из нас не дано.

Так зачем к чему-то стремиться и пытаться чего-либо достичь, если покинуть это место невозможно?

Путь каждого закончится в одной и той же комнате, скрытой внутри этой огромной станции. Любое путешествие здесь бесплодно, ибо не даёт возможности открыть для себя нечто новое, а лишь заставляет подольше скитаться по апартаментам этого неуютного здания, заставляя забывать единственную здешнюю истину: уехать отсюда нельзя.

Окончив свою речь, Йенс почувствовал себя совсем измотанным и захотел поскорее присесть, дабы отдохнуть и немного собраться с мыслями. Но десятки несчастных лиц, смотревшие на него со всех сторон, ужаснули его настолько, что он остался стоять посреди зала, точно отлитый из бронзы.

Только тогда Йенс увидел, сколько горя и печали породили его речи. Он был поражен тем, как благая, по его разумению, задумка обратилась для всех вокруг сущим кошмаром. Йенс полагал, что сможет облегчить участь пассажиров, поможет им стать независимыми и рассудительными, научит не жалеть о содеянном, но, как оказалось, он попросту сломал их, растолковав запретное знание и тем самым лишив всяких целей и надежд.

Малый зал погрузился в тихое отчаяние.

А затем явились два господина в тёмных костюмах, чьи лица скрывала тень от глубоких капюшонов их, как смоль, чёрных плащей.

Они неслышно ступали каблуками своих кожаных сапог угольного цвета, проходя в центр малого зала через коридор, образованный расступившимися в немом повиновении пассажирами.

Йенс растерянно смотрел на подошедших к нему: они не походили на обычных путников и, очевидно, пришли не для того, чтобы слушать его проповеди – в каждом их движении ощущалась какая-то необъяснимая решимость и неотвратимость, словно эти двое были исполнителями приговоров неведомого фатума.

Тишина и неизвестность с каждым мгновение всё больше нагнетали воцарившееся в зале напряжение. Тогда Йенс решил прервать тяжёлое молчание и вступить в диалог с остановившимися всего в паре шагов от него безмолвными гостями. Но один из них, точно почувствовав готовность к общению, перехватил инициативу и, медленно произнося каждое слово, заговорил уверенным монотонным голосом:

– Уважаемый Йенс, мы явились сюда, чтобы сопроводить вас к персональному экспрессу до Конечной. Просим оставить все ваши дела и следовать за нами.

Все присутствующие в малом зале разом опешили, и Йенс не стал исключением. Он целиком был охвачен неведомым ему доселе неподдельным ужасом, который не поддавался никакому рациональному объяснению. Страх сковывал его своими крепкими путами, не давая опомниться и сориентироваться в происходящем. Йенс почувствовал себя беспомощным и, несмотря на окружавшую их толпу, чрезвычайно одиноким. Переживания и устремления разом погасли для него. Внутри остался лишь первородный страх, вынуждавший скорее шагнуть на встречу неизбежному.

И вот, когда Йенс был практически сломлен и уже готов был последовать за явившимися к нему проводниками, его захлестнула обжигающая волна гнева за своё малодушное отчаяние.

Он собрал остатки сил и гордости и, смотря в тёмную пустоту, отороченную краями капюшона, тихо и неуверенно произнёс:

– Прошу меня извинить, но я намерен отклонить ваше предложение. В этой поездке, как и в абсолютно любой другой, нет никакого смысла.

Никакой ответной реакции на его слова не последовало. Надёжно укутанные в свои черные плащи, они продолжали стоять в ожидании, когда их требование будет выполнено. Такое неуважение взбесило Йенса настолько, что от былого страха и трепета перед незнакомцами не осталось и следа. Его всецело охватила безудержная агрессия, и, стремясь прервать своё смиренное молчание, Йенс вновь заговорил, сдерживая обуревавшее его негодование:

– Зачем лишний раз колесить кругами, если Конечная ровно в том же месте, где мы сейчас с вами находимся? Возможно, она прямо за этой стеной или через пару тройку подобных комнат-вокзалов, на которые поделена вся станция. Не кажется ли вам, что гораздо проще дойти туда пешком?

Таинственная пара словно не замечала вызывающих вопросов Йенса и продолжала молча стоять напротив, игнорируя любые провокации. Казалось, они уже не впервой сталкивались с гневными выпадами вверенных им пассажиров и давно научились с достойным спокойствием сносить любую агрессию, дожидаясь пока на смену бессмысленному негодованию к их подопечным придёт смирение и верное понимание происходящего.